Страница 39 из 100
- Ну что, Сань, бодрячком? – окинула она меня с ног до головы придирчивым взглядом. – Тогда пошли чаевничать.
Это стало традицией. Каждый раз в Любино дежурство мы устраивали чаепитие до поздней ночи. Говорили за жизнь, и однажды я призналась, что видела странные вещи в коме. С тяжелым сердцем ждала ответа, боялась, что это последний вечер в компании добросердечной медсестры. Но Любаша меня поняла.
- Удивила! – хмыкнула она тогда. – Забыла, где я работаю? Люди, выходя оттуда, иногда такие вещи рассказывают, закачаешься. Я на досуге умные книжки прочла. Там пишут, с коматозниками разговаривать надо, музыку включать. Мол, они услышат и вернутся быстрее. Один дедок у нас лежал. Старенький, маразматик совсем. Думали все, не очнется, - Люба понизила голос до шепота. – Но он поднялся, как солдат, да еще умом прозрел. Вспомнил место, где его прадед семейное золото схоронил. Во!
Я чуть под стол от хохота не сползла. В душу закрадывались подозрения, что Люба преувеличивает, однако верить в чудесные истории очень хотелось. Они меня успокаивали и давали надежду.
Сегодня за чаем я жаловалась на занудного мозгоправа, упертого отца и остальную родню, а Люба слушала и разбирала карты пациентов, делая в них пометки.
- Бастинда каждый день сладости через бабушку посылает, но та их не передает. Свои покупает. Говорит, из принципа.
- Родственники, - хихикнула Люба, потянувшись за новой стопкой карт. – С ними в цирк ходить не надо. Стоять! – зашипела она, пытаясь удержать поехавшие на пол медицинские документы.
- Сейчас подниму, - я нырнула под стол. – Ух, сколько пациентов, - округлила я глаза, передавая стопку карт Любаше. – Все в коме?
- Нет, большинство обычные, после операций. Но несколько коматозников тоже есть. Не всем везет, как тебе.
- Ой, еще одна осталась, - заметила я сиротливо лежащую на полу карту. Она упала дальше остальных – под батарею, виднелся лишь кончик. За него я и потянула. Легонечко. Но всё равно порвала краешек, пока вызволяла из плена.
- Ничего, заклеим, - заверила Люба, осматривая повреждение. – Варвара Андреевна Смирнова на тебя обидится. Ей сейчас не до порванной карты.
- Кто? – спросила я хриплым чужим голосом. Сердце того гляди остановится. – Как ты сказала? Варвара Смирнова?
Температура резко понизилась, появилось ощущение, что ноги и руки окунули в лед. В голове громыхало, будто там вбивали сваи. Смирнова! Смирнова! Смирнова!
- Ну да, - Люба посмотрела исподлобья. – Это наша пациентка. Она ехала в том же автобусе, что и ты. Сань, да что с тобой? Будто с привидением встретилась.
- Она балерина? Так? – ноги подкосились, и я рухнула на стул.
Перепуганная Любаша поспешно потрогала мой лоб.
- Сань, ты вся в испарине. Тебе нужно прилечь.
- Нет, - я остановила Любины руки, пытающиеся поднять меня и куда-то отвести. – Сначала ответь. Варя блондинка? Худая? Твоего возраста?
- Нет, - Люба проверила мой пульс. – Думаю, это не твоя знакомая, Сань. Нашей Варваре Андреевне восемьдесят лет.
- Не может быть!
- Еще как может. Гляди, - Люба сунула под нос карту с датой рождения на обложке. – Варвара Андреевна Смирнова при всем желании не может быть одного со мною возраста. Идем, провожу до палаты. Не спорь, узнает кто, что ты тут у меня в обмороки падать вознамерилась, с работы в три шеи выставят.
Ночью я не сомкнула глаз. Думала об имени на упавшей карте. Неужели, бывают такие совпадения? Фамилия Смирнова не редкость. Зато имя Варвара для нашего времени –раритет. А факт, что пожилая женщина попала в ту же аварию, что и я, вообще навевал мысли, прямо скажем, потусторонние.
Может, пока я лежала в коме, слышала, как кто-то говорил о старушке, называл ее имя и фамилию, а подсознание взяло и создало образ юный балерины? Мифический Василий Петрович прав: человеческий мозг – загадка.
Утро я встретила с твердой решимостью навестить пожилую даму и лично убедиться, что у нее нет ничегошеньки общего с придуманной Варей. Мне необходимо было посмотреть на старушку, чтобы перестать изводить рассудок, и без того травмированный путешествием по несуществующему миру.
- Куда мимо президента? – шикнула Люба, когда я, согнувшись в три погибели, попыталась прошмыгнуть под сестринским постом.
Прозвище девушка получила после шутки завотделением, когда она в очередной раз раздавала указания каждому, кто подвернется под руку. В результате оно, как часто водится, приклеилось намертво. Впрочем, Любаше это, скорее, льстило, нежели доставляло неудобства.
- В какой палате Смирнова? – ни капельки не смутившись, спросила я.
- Та-а-ак, - протянула медсестра, скрещивая руки на груди. – Ты что удумала, а?
- Хочу убедиться, что мне рано переезжать в дурдом, - честно призналась я и грустно вздохнула для пущей убедительности, опустив глаза в пол.
Как ни странно, на Любу финт подействовал.
- Ладно, - нехотя согласилась она, выходя из-за стола. – Одна минута. И ты исчезнешь отсюда, как шелковая. Поняла?
Я кивнула. Да и как можно дать отрицательный ответ, когда к носу приставлен плотно сжатый кулак?
Открывая дверь палаты, я явственно почувствовала, что эта встреча перевернет жизнь. Навсегда. Пути назад не будет. Но четко я знала и другое – что никогда не обрету покоя, если сейчас струшу и уйду.
Она была очень худая и бледная. Лежала без движения на белой постели. Скромно, словно не хотела занимать много места. Нет, я не увидела сморщенной старушки. Несмотря на печать прожитых лет, в ней чувствовалась прежняя стать и бесконечная грация.
Как тихо было там. Лишь приборы отсчитывали удары сердца. Машины, иглы, провода – механические проводники жизни, которая едва уловимо теплилась в уставшем теле. А я все смотрела и смотрела в лицо старой женщины – умиротворенное, как у спящего ребенка, который видит хороший сон.