Надоевшая

Глава 19. Кошмар, воплотившийся в жизнь

Оказалось, парень не шутил. Он не собирался причинять мне вреда, и, по сравнению с предыдущим охотником до моего бренного тела был очень галантен и вежлив, но он планировал вернуть меня тому, кто больше заплатит. Либо Максиму, либо Денису. А вырученные деньги отправить сестре на лечение заграницей. У той был лейкоз, а у него — не было денег на лечение. Ну, как? Были, пока он работал одновременно и на того, кто манипулировал Агатовым, и на Новикова. Только это не могло продолжаться вечно, из него был не самый лучший двойной агент, так что, увидев меня, он решил получить разом крупную сумму денег, и скрыться от обеих сторон, заодно помогая сестре. Даже и не получалось его осуждать. Аньке сейчас, должно быть, пятнадцать и умирать в таком возрасте я бы не пожелала никому. Только не верилось: неужели Максим не помог бы ей и так?

Виталя считал, что нет, я… Я не знала. Но злость на то, что он меня решил продать испарилась очень быстро. Если бы у меня была любимая сестра, и она бы умирала, я не задумываясь поступила бы так же. К тому же, по нему было видно, насколько ему паршиво. Он вел машину и курил сигарету за сигаретой, иногда украдкой глядя на меня, и рассказывая все это. Наверное, ему нужно было выговориться. Не знаю. Но, в любом случае, его поступки осуждать упорно не получалось. Это, видимо, альтруизм или что-то подобное… Позиция «своя шкура ближе к телу» никогда не была мне близка, но лишь до тех пор, пока «шкурой» не становился кто-то близкий. Как человек, который их не имел, я странным образом понимала боязнь потери.

Видя это понимание и сочувствие в моих глазах, Виталя курил все больше и больше, пока я не отобрала у него пачку и не посоветовала смотреть на дорогу. На такой скорости его курение могло обернуться для нас внезапным столкновением с каким-нибудь деревом. Парень выругался, явно не понимая, какого черта я его еще и жалею, но больше не курил. И все вел машину, и вел. Даже по прилизительным моим подсчетам за такое время можно было проехать три-четыре населенных пункта, где бы мы не находились изначально.

В конце концов, я, по всей видимости, задремала, потому что очнулась от того, что самый адекватный из моих пугающе многочисленных похитителей тряс меня за плечо.

— Подъем, приехали, — тихо, но четко проговорил он, увидев, что я разлепила ресницы.

Я поднялась, зябко поежившись. После сна улица казалась пугающе холодной даже несмотря на то, что я была одета по погоде. Впрочем, спорить мне не хотелось. Слишком запомнилось, с какой болью он рассказывал про сестру. Так врать неспособен никто, и пусть убежденность в этом делает меня наивной дурой, но он не лгал. Про Аньку — это была правда. Да и смысла обманывать ему просто не было: я и так была в его руках, и не представляла никакой опасности. Измотанная физически и морально школьница против взрослого, и к тому же более чем спортивного парня? Да не смешите, у меня, как обычно, не было никаких шансов.

Виталя выпустил меня из машины, запер ее, и, взяв за руку, повел в многоэтажку, около которой была припаркована теперь привезшая нас тачка. Мелькнула мысль, что это самый удачный момент для воплей вроде «Помогите! Пожар! Наводнение! Землятресение!», однако, я предпочла молча идти рядом с ним. Было грустно и, вопреки инстинкту самосохранения, хотелось не бежать, а как-то поддержать парня. Если бы здесь был Максим… Он точно обозвал бы меня пустоголовой. И я не стала бы спорить.

Мы вошли в лифт, где парень нажал на кнопку седьмого этажа. В тесном, грязном обшарпанном помещении, стены которого были изрисованы нецензурщиной мы все так же молчали, а я не могла перестать смотреть на грустное лицо Витали. У него, что называется, на морде было написано отвращение к самому себе, и я была твердо уверена: стоит нам дойти до места назначения, и он снова примется курить. И курить, и курить, и курить. Сигарету за сигаретой. И молча смотреть на меня печальным взглядом, который я чувствовала на себе даже во сне.

На седьмом этаже он отпер массивную обитую темной кожей дверь в квартиру без приклеенного номерка, единственного на всю лестничную площадку. Махнул рукой мне: мол, проходи. Я зашла в помещение, и, пока он запирался, окинула взглядом очередное место своего заточения.

Это была самая обычная «двушка», обставленная в стиле «минимализм», то бишь, почти никакой мебели в ней не было, как не было и ковров. Обои были грязно-белые, разодранные во многих местах то ли детьми, то ли животными, повидавшими, видимо, еще брежневскую юность, а из мебели в прихожей был только черный икеевский шкаф, куда Виталя повесил обе наших куртки. Обувь он просто поставил возле шкафа, и, дождавшись, пока я последую его примеру, устало бросил:

— Квартира почти пуста, я снял ее недавно. Проходи в комнату.

Прямо передо мной находилась грязно-белая, изукрашенная каракулями простого карандаша, деревянная дверь, на которую он махнул рукой, когда это говорил. За ней оказалась небольшая комната вообще без обоев, в центре которой стоял видавший виды полинявший бежевый диван, украшенный золотистыми линиями вышивки. Пол комнаты был выстилан не менее полинявшим линолеумом, на котором были какие-то странные разводы. Складывалось впечатление, что парень намеренно снял самую плохую, и, соответственно, самую дешевую из возможных квартир. Скорее всего, так оно и было. И, скорее всего свою квартиру он продал во имя все той же цели лечения сестры. Иначе зачем ему снимать? Он ведь не мог предсказать, что Агатов меня похитит и в своей двойной работе он наткнется на меня там, где меня не должно быть. Странно все это…

Я села на диван, и он противно заскрипел. Где-то в глубине квартиры послышался звон, видимо, посуды или чего-то вроде того. Мне стало интересно, неужели он так и живет, с единственным диваном, без техники, и тратя деньги на одни только сигареты? И… смогла бы я жить так же ради кого-то другого? А Спайк? Когда я смотрела на эту квартиру, мне верилось ему все больше и больше. По доброй воле жить в такой дыре не стала бы даже моя мать, не говоря уже о более вменяемых людях, к которым я причисляла Витальку.

Звон прекратился, и в комнату вошел хозяин дома, внося в нее тарелку с супом из пакетика и пепельницу. Суп он поставил на пол передо мной, извинившись за отсутствие стола, а пепельницу — к себе на колени. Как я и ожидала, он принялся курить, вяло кивнув в ответ на мою благодарность за еду. Это тоже было непривычно: все прошлые разы, когда меня похищали, никто и не думал о том, что я живая и вообще-то хочу есть. После того, как суп исчез, показавшись мне пищей богов, а парень извел половину пачки «Тройки», он посоветовал мне ложиться спать на диван. Вялая попытка намекнуть, что диван один, а ему тоже не помешает поспать была встречена раздраженным рыком. Кажется, я раздражала его своим… пониманием? Или, может, мое поведение заставляло его мучаться совестью?

Не знаю. К несчастью, чужая душа — потемки, а навык чтения мыслей, что спас бы меня от многих ошибок, существовал лишь в фантастике. Так что мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Виталька принес мне плед и скрутил некое подобие подушки из своего свитера, так что засыпала я в относительном комфорте. В голове перед сном крутились странные мысли, и одна из них владела моим сознанием более прочих: какого черта я так уютно чувствую себя с человеком, честно признавшимся, что продаст меня тому, кто больше заплатит?..

***

Вокруг творилось что-то невообразимое. Я находилась словно бы на другой планете, где все было абсолютно серым, и даже люди и животные представляли собой лишь пятна и тени. Здесь было невообразимо жутко, и душу охватывала странная тоска по кому-то или чему-то. Она сжимала сердце своими ядовитыми щупальцами и заставляла желать, чтобы это ощущение прошло. Что угодно, только бы не чувствовать, как душу разъедает изнутри безысходность.