Надоевшая

От греха подальше, я постаралась забиться в ближайший угол и стать как можно более незаметной. На меня накатила паника, что он все знает. О чем я говорила с учителем. И это совершенно не добавляло мне ни хорошего настроения, ни уравновешенности, ни даже желания жить.

Впрочем, я переоценила свою важность. Никто, кроме так и не выпытавших у меня, почему мы поссорились, девчонок, меня не трогал. А на них достаточно было огрызнуться и посоветовать спросить у самого Спайка, что произошло. Потому что это никто бы сделать не рискнул. Если Макс сам не хотел рассказать о чем-либо, то его и не трогали. Мне бы так. Только меня никто не боялся, к сожалению.

От мрачных мыслей я решила отвлечься самым банальным для ботанички способом: открыть учебник и начать готовиться к уроку. Книги не предают, книги не бросают и не используют. Особенно учебники. Пока я искала нужный учебник, мой взгляд привлекла торчащая из переднего кармана бумажка. Там самая, что туда положил Денис. Я аккуратно положила ее между страниц все-таки найденного учебника, закрыла рюкзак, села на него по старой школьной привычке, после чего раскрыла учебник в том месте, куда положила записку и принялась внимательно читать. Почерк у Агатова оказался не слишком читабельным, но приглядевшись, я разобрала, что он мне написал:

Слушай, Каштан, прости меня за навязчивость, но я же вижу, что тебе плохо и не с кем поговорить. Так почему бы и не со мной? Давай встретимся после школы. У меня семь уроков, последний — физ-ра, у тебя, я знаю, шесть. Я свалю с физ-ры, так что тебе даже ждать не придется. Можем в парке у входа встретиться. Если против встречи — позвони мне.

Дальше в записке шел телефонный номер и подпись: Дэн. Хм. Его Спайк «Дэнчиком» называл. Странно все это. Впрочем, я, кажется, решила что в гробу и белых тапочках видала послушание по отношению к Белоусову. А значит, должна пойти и выяснить, что ему все-таки от меня надо, этому упрямому и упорно не желающему оставить меня в покое парню. На мой маневр с раскладыванием измятого куска листка из клетчатой тетради в учебнике внимания никто не обратил. Это хорошо, значит не будет лишних вопросов.

Аккуратно смяв записку, я решила все же почитать учебник, но стоило мне начать пробегаться взглядом по первым строкам сегодняшнего параграфа, как к кабинету подошла Ольга Васильевна. Все, включая меня, резко встали, те, кто болтал, замолчали, да и из разношерстного сборища мы резко «превратились» в единое целое. Ольгу никто не любил, она вечно придиралась к ученикам, часто хамила и полагала себя кем-то вроде богини от физики. К тому же терпеть не могла опоздавших, при том, что сама опаздывала постоянно. Все это не прибавляло любви учеников к низкой полной женщине лет сорока пяти с ярко-алыми губами и взглядом цербера на страже адских врат. Меня она, впрочем, скорее любила, чем нет. Я никогда не опаздывала и всегда была готова к уроку. Она даже делала вид, что не знает, кто пишет контрольные за Белоусова и Мезенцева.

Нас она поприветствовала фразой: «Проходите в класс и присаживайтесь», после чего все зашли и расселись по своим местам. Я намеренно зашла в числе последних, чтобы не столкнуться с «этими бандитами», как выражался Денис. Села я снова за последнюю парту. У меня получилось избежать внимания мальчиков, только Мезенцев периодически оглядывался на меня, вызывая ощущение омерзения своим сальным взглядом. В общем, дальше урок пошел своим чередом.

***

После уроков я, как и собиралась, отправилась к парку, около которого меня ожидал Денис. Я намеренно не торопилась, стараясь таким образом донести до парня простую и светлую мысль: я не хочу с ним общаться. Не думаю, впрочем, что такие, как он понимают намеки. Особенно если он все же хочет чего-то добиться, а вся его доброта — лишь искусное лицемерие. А я подозревала его именно в этом. То, что сделал Спайк «немного» подорвало мое и без того шаткое доверие к людям, так что веры в благие намерения Агатова не было. Если только по отношению к самому себе. Просто у меня выбор был невелик: либо вести себя, как послушная преданная собачонка, обожающая хозяина даже после основательного пинка под зад, либо действовать и делать выводы. Какая-никакая, а гордость у меня была, так что я предпочла второй вариант. А для выводов, как известно, необходима информация. Именно в ее добыче я и видела пользу от этого излишне дружелюбного ученика одиннадцатого «Б».

Сам дружелюбный ученик, казалось, ничуть не смутился от того, что я пришла совсем не сразу после урока. Он терпеливо ждал меня возле парка, а в тот момент, когда я подошла, лучезарно улыбнулся и предложил:

— Пошли покатаемся, а?

Я скептически посмотрела на парня, всем своим видом показывая, насколько мне чужда эта идея. Когда до него закономерно не дошло, я мрачно поинтересовалась:

— Ты для этого мне записки в портфель кидал? Если так, то я пошла домой. У меня более чем достаточно дел, знаешь ли, да и денег лишних как-то не наблюдается.

Он, кстати, был одет удивительно по-летнему: короткая футболка зеленого цвета с какой-то надписью на немецком и тонкие джинсы с темно-зелеными кедами. Его наряд, если это можно так назвать, удивительно сочетался с хорошей погодой и яркими аттракционами вокруг. Я снова пожалела, что просто так проявляю по отношению к нему агрессию. И снова удивилась, когда его это никак не задело.

— Ну, не только для этого. Мне не нравится, как ты уходишь в себя, отчаиваешься. Это неправильно. Ты с каждым днем все мрачнее и все более и более усталая. Неужели это из-за Макса? Просто расскажи мне, что этот подонок натворил, и мы придумаем, что с ним сделать.

Говоря все это, он подходил все ближе ко мне, а на последней фразе и вовсе заправил прядь моих волос за ухо. Я задохнулась от возмущения, да и совесть, наконец, ушла на второй план. Вложив в голос как можно больше язвительности, я мрачно поинтересовалась:

— А кто тебе сказал, что мне нужна помощь сынка зека и матери-одиночки? Сама справлюсь как-нибудь. А ты мне никто, и не надо изображать из себя преданного рыцаря. Это отвратительно.

Мне даже стало страшно, насколько злыми и бьющими в цель были мои слова. Научилась все-таки чему-то у Спайка и Стасика. Денис побледнел, как полотно, отшатнулся от меня, развернулся и холодно бросил:

— А, извини. Ты такая же мразь, как они. Не признал. Больше не побеспокою.

И ушел. А я осталась стоять, растерянная и полная отвращения к самой себе. Кому я поверила, так отнесшись к Денису? Человеку, который меня использовал? Господи, зачем, зачем я… Ох… Мне ничего не оставалось, кроме как пойти домой.

Брела я медленно, нехотя, а по щекам снова текли слезы. На сей раз — слезы отвращения. Когда я успела стать истеричкой с настолько омерзительным характером, когда?! Казалось, от меня шарахаются прохожие и уличные собаки. Было противно и до безумия тоскливо. И жаль Дениса, которому досталось ни за что, ни про что. Он же ничего не сделал. Просто попытался проявить участие и вывести меня из депрессии. Да, он выбрал не тот способ, но откуда он мог об этом знать?! Это ведь совершенно невинный жест. Какая же я сволочь. Дэн прав. Я такая же мразь, как они. Скажи мне кто твой друг — и я скажу, кто ты. Иначе и не скажешь.

Дома меня встретила пугающая тишина. Матери не было, но это и не удивительно. Только обычно меня встречал возмущенный писк, который было слышно даже на пороге квартиры. А сейчас было тихо. Как в морге, или на кладбище. Испугавшись, что с Сириусом что-то случилось, я не раздеваясь влетела в комнату. В клетке меня ждал «приятный» сюрприз. С Сириусом действительно что-то случилось. Крыс был мертв. Причем, не просто мертв, а разрезан пополам. Задняя часть животного валялась в его опилках, а мордочка — в поилке. Вся клетка была измазана в крови, а рядом с ней валялась очередная записка, в завитушках которой угадывался знакомый почерк.