Золото Дункеля

– В революцию дело было… Хозяйничал здесь мироед один – Чалый, кажется. Всю пушнину округи скупал, всех промысловиков в кулаке держал. Ну а как дело дошло до этой самой революции, а потом и Гражданской, хозяйство его, понятно, зашаталось. Но вот какая штука выходила: он, как ни в чем не бывало, так и ходил хозяином – ничто его не брало; даже когда сельсовет глуховский появился, советская власть, так сказать… А при Колчаке-то, он и вовсе всех придавил! Ненадолго, правда – тут и того Колчака бить стали. Но в девятнадцатом году вдруг останавливается у него отряд, из белых, значит, человек семь вроде. А за главного в том отряде – вот этот самый Дункель, штабс-капитан, и был… Многое уже позабылось в жизни, а вот, подишь ты, фамилия намертво в память врезалась!

Прохор усмехнулся и, казалось, стал думать о своем. Но потом встрепенулся.

– Говорят, – осень была, вот как сейчас, – вновь заговорил он. – При отряде – телега… – Он неторопливо взялся за подстаканник, мелкими глотками отпил чай. – В ней, в телеге, как отец сказывал, – не то мешки какие-то, не то ящики. Папаша мой, Николай Михайлович, сам видел – у Чалого при дворе состоял. Один он у матери был: отец со средним братом в тайге пропали, старший брат – на войне был; вот и батрачил с малолетства, мать кормил… Так вот. Встал на постой этот самый Дункель у Чалого, богача, и стоял с неделю, наверное…

Старик вдруг смолк, о чем-то задумавшись, но ненадолго – из дверного проема неожиданно вынырнула голова Насти:

– Дед, ты чего умолк? Болит что?

Прохор повернулся всем туловищем:

– И ты слушаешь, что ли?

– Как ни слушать, если уши есть! И не слыхала я что-то этой истории… Болит?

– Пройдет сейчас… заломило в ноге что-то… К непогоде никак… – На этот раз он, кряхтя и вытягивая под столом ногу, поморщился.

– Это и вся история? – спросил Трофим.

Старик помотал головой:

– Не вся… Через неделю Дункель с людьми своими зашевелился. Вроде как засобирался уходить. В поселке даже вздохнули спокойней, хотя, надо сказать, вели себя беляки тихо, никого не трогали. И действительно: вскоре Дункель с людьми ушел в тайгу, к Собачей горе. И вроде как и бог с ними! Да только удивила всех одна странность… – Старик помолчал. – Дня через три-четыре – вернулся из лесу солдатик, от Дункеля, значит, попросил трех лошадей с провожатым. Чалый также подивился, но дал: думал, для женщин кони нужны…

– Женщин? – переспросил Васильич. – С ними что же – женщины были?

– Отец говорил – были. Одна постарше, другая ребенок еще, возраста его самого, или чуть постарше; сестры вроде бы. Отца и послали вместе с солдатом да провожатым – тем самым, что и привел беляков в Глуховку. А нашли они их все там же – на поляне, у Гнилухи… Тогда-то он и узнал, что Дункель на Собачью гору собрался. Только женщин и еще одного офицера – прапорщика, кажется, с ними уже не было… И лошадей их тоже не видел. Так-то вот!

– Неужели этот череп… кого-то из них? – Даша запнулась. Прохор внимательно посмотрел на нее.

Дед пожал плечами.

– Не знаю, врать не стану… Может, и их кого, может, и нет. Дело темное… А вы чаёк-то пейте, с пирожками Настиными… Уж и остыли небось…

Трофим заерзал на стуле:

– Прохор Николаевич, а что с этим Дункелем сталось?

Старик сощурился:

– А здесь, парень, самое паршивое и есть. Пока мой покойный отец на Гнилуху ходил, Чалый в деревне убийством занялся: двух людей убил – председателя сельсовета да брата его. Забылось уже, а ведь это корень ваш, с Дарьей-то. Прабабка-то ваша – Таисья – дочерью была того первого председателя.

– Как? – Трофим и Даша переглянулись.

– Не знали, что ли?

Оба замотали головой.

– Хотя, кажется, слышала что-то… – неуверенно сказала Даша. – Только в общем…

Прохор покачал головой:

– То-то и оно, что «в общем»… Плохо, что колен своих не знаем… – Он вздохнул. – Немудрено, однако: молодежи не надо, а старшим и самим неведомо – им не передали в свое время… А с вашим коленом – и вовсе путано. Бабка Таисия, сказывали, после замуж вышла, за командира красного, с ним уехала. А как погиб муж да умер их первенец – вернулась; второй раз замуж вышла, за Звонарева уже – двух пацанов родила. Один в Отечественную погиб, а младший и есть ваш дед – Трофим Звонарев. В честь него-то и назвали твоего братца Трошкой…

Старый охотник потянулся за пирожком.

– Это-то я знаю, – сконфуженно пробубнил Трофим. Он помолчал. – Только что здесь «паршивого»?

Дед неторопливо прожевал:

– В имени – ничего. Только мы про предка вашего – убитого председателя… Фамилию и не вспомню уже…

– Ну, про него… – растерянно кивнул Трофим, ничего не поняв.

– С убийства этого все паршивое и началось… – Прохор вновь помолчал. – Сделал свое подлое дело Чалый – и в тайгу со своими бандитами, вслед за Дункелем! Только дело политическое! Шутка ли – на советскую власть руку поднял! Вскоре, значит, и отряд в Глуховку прибыл чекистский, за Чалым, как все поняли. А командиром у них – кто бы вы думали? – дядька мой родной – старший брат отца – Круглов Григорий Михайлович! Во как!

– Занимательно выходит, однако, – покивал головой участковый. – И что же, нашел он этого Чалого?

Старик опустил ложку в стакан и долго мешал зачем-то остатки чая.

– Нашел, – сказал наконец он тихо. – Только сам не вернулся – на горе Собачьей остался: там они с Чалым и схлестнулись… Их человек пятнадцать было, чекистов; так из них шесть только и вернулось всего. В этом-то и есть вся «паршивость» истории… Почти весь отряд полег. – Старик оглядел всех загадочным взглядом. – Только, оказывается, не за Чалым они приходили вовсе, вот в чем штука-то! Было что и поважнее: отец говорил – сам слышал от брата…

– Неужели – Дункель? – встрепенулась Даша.

– Он самый, – кивнул Прохор.

– Чем же он был важнее?

Старый охотник вновь посмотрел на Дашу. В его беспокойно забегавших глазах она разглядела внутреннюю борьбу – говорить или не говорить?..

– Прохор Николаевич! – не выдержал Трофим. – Так чего было в Дункеле?

– И то правда! – неожиданно поддержала его Настя; Трофим с изумлением покосился на нее. – Чего тянешь-то?

Старик сделал движение головой, пытаясь обернуться, но, не сумев, вновь поворотил взгляд на Дашу.

– Золото… Дункель вез золото!

Стало тихо.

– Вот это да – золото! – выдохнул Трофим.

– Чье золото? – тихо спросил Павел.

– А кто его знает, чье! Родитель говаривал, будто дядька мой со своими командирами все о золоте судил; мол, спрятал или не спрятал Дункель? Это, однако, так и осталось скрытым…

– Выходит, не нашли Дункеля? – Захар Васильевич помедлил. – Убили его, судя по пластинке… Ограбили, что ли? Может, Чалого рук дело?

Прохор замотал бородой:

– Не Чалого. Чекисты привезли из тайги своего израненного командира. Думали, не довезут – оставили в избе председателя, у прабабки вашей Таисьи, тогда еще совсем юной. Она-то его и выходила, за него и замуж пошла… Так вот он и рассказал – и как дядька мой Чалого порешил, и как сам смерть свою нашел, и что Дункеля они по случайности убили…

– Убили, значит…

– А про золото… командир говорил? – Трофим даже привстал.

– Говорил.

Все обалдело уставились на старика.

– Ну ты даешь, дед! Чего же молчал столько лет! – Трофим возмущенно шмыгнул носом.

– Вот-вот, – затряс седой головой Прохор. – Вам только скажи! С той поры лет десять по тайге копали! И Гнилуху-то звать стали проклятой через это… Слава богу, позабылось все! – Он легонько похлопал по руке внучки, тихо обвившей его шею сзади. – Вот ведь что, гости дорогие…

– Так что говорил-то про место? – не выдержал Трофим.

– Тебе-то на что оно, место?

Трошка беспомощно заморгал. Выручил участковый.

– Прохор Николаевич, – негромко сказал он, – дело все-таки государственное…

– Особенно, если это «золото Колчака»… – неожиданно вставил Павел. – Сколько лет ищут, а оно, может, здесь, под носом…