Тайны угрюмых сопок

«Правду поведал Хоньикан – есть золото в речке, есть! И не только поведал, но и показал. Вещь-то в руке держу, не во сне, а наяву, так что его толкованию имеется подтверждение… Ай да Хоньикан, ай да брат…» – размышлял Севастьян.

– Благодарствую, брат, за находку, ты просто кудесник. Нет, ты посмотри: держу золото. В жизни не держал, только в чужих руках со стороны созерцал, и то мимоходом. А тут вот оно, бесценное, настоящее! – говорил Севастьян, а Хоньикан глядел не на самородок, а на гостя и грустно улыбался.

Оба вскочили на оленей и, ни минуты не задерживаясь, продолжили путь к повороту речки.

Неожиданно Севастьян заметил дерево, на котором что-то закреплено, и по нему и вокруг вороньё чрезмерно и шумно возится – часть с остервенением клюют, часть с карканьем кружат рядом. Провожатый же не смотрел в ту сторону, вроде как и не замечал странности.

– Смотри, Хоньикан, что это, что за невидаль?

Тунгус остался безучастным к любопытству друга, но пояснил:

– Семь ночей назад маленький тунгус умер, хоронили на дерево, вот его душу и растаскает кусками птица.

– Да как же так, почему не предали земле? – ошеломлённо глядел Севастьян.

– Тунгус шибко маленький, сам к небу не поднимется, сил не хватит, птица верхом летает, дух и поднимет.

Севастьяна такое объяснение крайне удивило, и он, поёжившись, подумал: «Вот это обычаи у тунгусов… Ну и дела… Это ж надо…»

– А как же взрослых умерших хороните?

– Больших тунгусов земля принимает, они сильные, сами к небу поднимутся.

Пришло время прощаться, и Севастьян обнял друга.

– Спасибо тебе, Хоньикан, где б ни был, всегда о тебе помнить буду. Пусть хранит тебя Господь от неудач и глаза дурного. Чтоб жил долго сам и жена твоя и дети, чтоб умирали своей смертью, а не преждевременной.

– Иди доброй тропой, сопок много, речек много, однахо встретимся, однахо нет, знает только Дух тайги.

Обнялись, пожали руки и расстались. Хоньикан направил своего оленя в сторону стойбища, Севастьян вниз по течению Хомолхо. Нужно было спешить в Олёкминск, к приходу первых каюков следовало сбыть выгодно всю добытую за зиму пушнину, приобрести боеприпасы дешевле – помимо лавки, закупить по мелочи кое-какого товару.

Обратную дорогу Севастьян выбрал другую. Решил идти прямиком к реке Лене через перевалы, речки и ключи до малого поселения людей с названием Мача. Это около двухсот пятидесяти вёрст, а там добираться берегом Лены до Олёкминска. Всё одно путь нелёгкий, но вроде как короче. Наслышан был: село Мача молодое – как год-два появилось там несколько семей. Кто они, откуда, Севастьян не знал, да и в Олёкминске мало о них слышали и не интересовались. Разве что в полицейском участке на них бумаги были какие. Скорее люди охотничьим промыслом решили заняться, вот и обживаться начали.

Проехав на олене несколько десятков вёрст, а где и пройдя ногами, достиг речки Большой Чепикет, потом Бугарихты. Отсюда прошёл вверх по её течению, преодолел два перевала, что давали начало речке Малый Патом, и ехал вниз по её течению, перебрёл Валюхту, достиг устья речки Кан, а тут уж и рукой подать до левого берега Лены, где-то ниже устья Малого Патома и должна быть Мача.

Добрался. С облегчением он смотрел на большую реку. Лена предстала пред ним во всём своём величии – широкая, полная до берегов, красивая, завораживающая. Впереди показалось шесть изб и несколько хозяйственных построек, чуть поодаль три стога сена, в примитивном загоне блеяли пара коз, послышался одинокий лай собаки, сразу принявшейся облаивать путника. На лай с одного из дворов вышел хозяин, русской внешности, с бородой, средних лет возраста.

– Доброго вам дня, – слез с оленя Севастьян и поклонился незнакомцу.

– И тебе того же, – ответил мужик, а сам пристально всматривался в лицо Севастьяна. – Заезжай, коли с добром пожаловал.

– С добром, с добром, по худым делам не мастер, – ответил Севастьян и спросил: – Как по имени, по батюшке?

– Тихон, Тихоном нарекли сызмальства родители, с тех пор в Тихонах и хожу, отца звали Никифор. А тебя как называть прикажешь?

– Севастьян. С Олёкминска я, тайгу меряю уж какой день подряд.

– Ай да замахнулся ты, парень, что ж её мерить. Вряд ли кому посильно ширь такую необъятную вымерить. Заходи в избу, с дороги уставши, и откушать чего хочется.

– Благодарствую, не откажусь и поесть, и чаю испить, коли угостишь.

– Слава Богу, голод стороной обходит. Натерпелся коего на земле родной, так и сбежали тремя семьями с одного узда, а за нами ещё трое прибыли. С пустых земель оторвались, а тут простор дремучий, но богатый, руки только и смекалку прилагай.

Севастьян сидел за столом и ел с аппетитом жареное мясо изюбра, нахваливал хозяйку за вкусный и сытный обед, та косила на гостя глаза, но не злобно, а с удивлением и настороженно, всё ж в избе чужой человек, с каким намерением явился, что ж ему здесь надобно? Но и видела в нём благодушного, простого молодого человека, и это её успокаивало.

– Если на ночлег пустите, ранним утром трону по Лене до Олёкминска, спешить надо, а путь длинный – купцы с низовья приплывут, а какие и с верховья спустятся, так пушнину сбыть следует. Охотник я, с малолетства за зверем хожу.

– К оному ремеслу тоже пристрастие имею и мои соседи, за сим и прибыли, чтоб пушнину добывать. Пушнина ведь как, богатеям покою не даёт, в меха желают наряжаться. Так и пущай тешатся и скуп ведут, а нам впрок – и сыты, и одеты, и обуты будем. Вот и ноне дожидаемся – лодки со дня на день с купцами до нас дойти должны, объявятся, так есть что продать – почин удачный оказался.

Тут Севастьяну пришла идея, как сократить время в дороге.

– Ты мне, Тихон, лучше вот что скажи: глянул я, на берегу стоят две лодки-долблёнки. Эта твоя работа?

– Наша с соседом Митяем, а чья ж. Чего, чего, а такую штуку делать научены, а избы рубим – только щепки летят. Лучшими мастеровыми в наших краях значились, а сами без хат остались, как сапожники без сапог – жизни местные помещики не давали, всё под себя норовят грести, чтоб имя икалось и аукнулось. Без лодок никак – два острова напротив, улова рыбные, сети ставить сам Господь Бог велел.

– А ты мог бы лодку поменять на оленя?

– Что ж так?

– По реке я доберусь быстрее и без устали, всё самосплавом река донесёт.

– Обмен-то не шибко выгодный, да ладно, чего там. Олень у тебя добрый, а в пару ему и самка у нас имеется, так что для восполнения потомства сгодится. В хозяйстве животина ох как нужна, отчего ж не согласиться, в таком разе и Митяй супротив не будет. А лодку выдолбить для нас пара пустяков, справим в надобность. По рукам, коли так потребно тебе.

– По рукам! – радостно ответил Севастьян и крепко сжал протянутую Тихоном жилистую руку.

Рано утром Севастьян распрощался с Тихоном и его односельчанами и отплыл на лодке вниз по Лене, работал одним веслом, направляя своё судёнышко в нужном направлении. Здесь над водной гладью мошка не донимала. Вода плескалась за бортом, лучи солнца играли и переливались в её брызгах, свежесть, словно жидкость, плыла над рекой, а впереди предстоял путь длиной чуть более полутора десятков часов…

Глава 4

Севастьян, сидя в лодке, созерцал берега и проплывающие сопки, плыл и размышлял: «Как неожиданно всё образовалось. Не верится, но факт-то налицо – золото при мне, и поднял его с реки Хоньикан, вот оно у меня, – Севастьян запустил руку в карман и нащупал самородок, – вот оно – частица клада земного. Частица, но какая! Вернусь в Олёкминск, пред людьми открываться не престало, кого зависть обуяет, начнутся расспросы, пересуды, а то и кривотолки, дойдёт до исправника, а тому что, только повод дай – допытываться станет, докажи, что не украл, а скажи не украл, так найдутся указать неправду – у них похитил. Нет, здесь надобно разумно поступить, скрыть до времени, а опосля по закону уладить, коль дело пойдёт. Перво-наперво объявлю, мол, желание имею и хочу землю застолбить на поиски и промывку породы, не открываясь и не показывая преждевременно дорогую находку… А людей подобрать можно, есть такие, среди таких же, как я, охотников и сговорю. Двоих, троих не боле, а там видно будет. Вон Димка Сохин, Пашка Сушков чем не люди, без дурных мыслей в голове, ровные по натуре. Сейчас, поди, уже из тайги вышли, сети чинят, на рыбную ловлю намётки прикидывают, а тут заверну им такое, глаза ко лбу выкатят. Одним словом, есть с кем дело ворошить… Одно беспокойство – только бы исправник добро на поиск и регистрацию земель дал… Хотя моя безграмотность в законах писаных и подвести ж может. Откуда мне знать порядки царские, коли о них нигде не читал, а он власть местная всяко повернуть вздумает. Может, его соболями задобрить?.. Наслышан: ведь берёт исподтишка окаянный мзду, берёт, и совесть не гложет…»