Страница 39 из 57
Июнь
Суббота прошла в блаженном ничегонеделании. Женька с Димой укатили в Абхазию, Санька, по выходным волонтерившая на благотворительных базарах, позвонила с утра и пообещала завтра же привезти финансовую отчетность благотворительного фонда за квартал.
- Мам, ну ты же посмотришь? Хотя бы в общих чертах.
Выходить из дома не хотелось, даже несмотря на пустой холодильник. Впрочем, наличие брынзы и сладкого перца гарантировало вполне пристойный ужин. Просидев все утро со взятой из шкафа наугад книгой на балконе, на диван в гостиной Ольга перебралась только, когда над городом поплыл тяжелый запах нагревшегося на солнце асфальта.
Кажется, она задремала. Книга лежала на полу перед диваном, шея и плечи затекли. Ольга подняла «Персидские письма» и усмехнулась своему выбору. Ну, что ж, пойдем до конца, погадаем, как люди культурные, по Монтескье. Подняла голову к потолку и, зажав страницы между большим и указательным пальцем, пропустила их под подушечкой большого, затем остановилась и решительно раскрыла книгу:
Сколько всего нужно, чтобы сделать счастливым всего одного человека!
Это точно, особенно когда он сам не знает, чего хочет. Или не умеет быть счастливым. Во второй раз погладила пальцами обрез и распахнула ближе к середине:
Не быть любимой – несчастье; перестать ею быть – оскорбление.
Оскорбление? Не боль, не кровавая дыра в груди, не одиночество и тоска, а просто ущемленное самолюбие? Кажется, мудрые просветители не были склонны лелеять болячки рода человеческого.
Книга снова легла на пол, а Ольга, удобнее пристроив голову на мягком подлокотнике, рассматривала кружевную тень занавески на потолке. Уже хотелось есть, наверное, пора вставать. Сейчас: три… два… Зазвонил телефон. Нашарив его среди подушек, Ольга ответила, даже не посмотрев на экран.
- Это я, - произнес знакомый голос, - вы мне нужны.
- А вы мне нет.
Последовала пауза.
- Я уже здесь.
Он отключился, прежде, чем Ольга успела ответить. Похоже, он звонил прямо со ступенек ее крыльца, потому что почти сразу в квартире раздалась трель домофона. Ольга подошла к двери и вопросительно посмотрела в зеркало. Не открывать? Глупо, мы же взрослые люди. Он ее не съест, и вообще, она несъедобная.
Виктор с большим пакетом под мышкой и корзинкой в руке задержался на пороге, на какой-то миг ему показалось, что гладкое полотно металлической двери сейчас полетит ему в лицо. Ольга сделала шаг в сторону, и он прошел в кухню.
- Николай просил передать, - Виктор положил конверт на стол. – Судя по всему, он доверяет вашему мнению.
- Он мог бы прислать курьера ко мне на работу. Это не срочно.
- Ну, должна же у меня быть причина, чтобы явиться к вам без приглашения.
Чем меньше она будет спорить, тем скорее он уйдет. На стол рядом с пакетом опустилась корзина, завернутая в целлофан: бутылочные горлышки в золотистой фольге и что-то под ними.
- Это сыр. Не знаю, какой вы любите, поэтому взял всего понемногу.
Понемногу? Эта корзина весила килограмм десять. Ольга протянула Виктору штопор и достала из шкафа два бокала.
- Никки знает? – Тихо спросила она.
- Нет. Дайте тарелку и нож.
- Вы ей скажете?
- Возможно. Если спросит.
- Если вы сейчас порежетесь, я не стану вас перевязывать. Просто выставлю за дверь.
- Я буду очень осторожен. Держите.
Ольга посмотрела на бокал в его руке. Надо выпить, тогда ей будет проще сказать ему все, что она о нем думает.
- Не жалейте.
Он послушно долил бокал до тонкого золотого ободка. Первый же глоток согрел желудок, она залпом выпила почти до дна и поставила бокал на столешницу перед собой. Виктор потянулся и наполнил его снова.
- Вам надо поесть, у вас голодный вид. И вот еще.
Он достал из нагрудного кармана льняной рубашки узкий конверт.
- Это билеты, - ответил он на удивленный взгляд Ольги. – На благотворительный концерт. Я не смогу пойти. Вы можете воспользоваться ими сами или… передать кому-то, более заинтересованному.
Ольга прищурилась, словно собираясь о чем-то спросить, но, видимо, передумала и взяла бокал.
- Мой муж ушел к другой женщине. Я знаю, как это больно.
Виктор, чуть склонив голову к плечу, смотрел на нее с выражением бесконечного терпения. Она уже сильно опьянела, глаза под слегка опущенными веками потемнели и блестели.
- Как бизнес?
Этот вопрос застал его врасплох. Он подождал, когда она снова сделает глоток.
- Неплохо.
Да, он должен быть осторожным.
- Значит, в бизнесе все в порядке, и у вас появилось время завести себе гарем?
- Это оказалось сложнее, чем я думал.
- Другие соглашались сразу?
- Мне неловко в этом признаваться, но обычно я сам рассматривал предложения. И теперь я не знаю, как добиться женщины, которая мне очень понравилась.
- Понравилась? Ужасно? Сразу? – Ольга фыркнула и махнула рукой. – Тогда, наверное, это бессмысленно…
Ладонь Виктора легла поверх ее пальцев, он мягко отобрал у нее бокал.
- Бессмысленно что?
- Сопротивляться.
Теперь его пальцы погладили ее висок и погрузились в волосы.
- Интересно, а что это вы делаете?
- Как что? - В его голосе звучало искреннее недоумение. – Вытаскиваю заколку. Я давно хотел это сделать. Редко встретишь такие длинные волосы у женщины вашего возраста.
Что-то звякнуло о камень столешницы. Ольга попыталась откинуть голову, но его округлившаяся ладонь прочно удерживала ее затылок.
- Как же вы не понимаете? Что будет с Никки?
- Честно говоря, я сейчас не могу думать о Никки. Вы не хотите верить, но даже сейчас я ее не обманываю. - Вот как объяснить такую простую вещь этим честным серым глазам? - - Лучше помолчите.
Он поднял ее на руки и быстро понес к приоткрытой двери спальни.
Что-то тяжелое давило на грудь, мешая дышать. Ольга открыла глаза и некоторое время смотрела в потолок, затем повернула голову вправо. Рядом с ней неподвижно и почти бесшумно спал Виктор. Ольга осторожно выползла из-под его руки и спустила ноги на пол, зябко поеживаясь, пробежала к стулу и сдернула с его спинки халат. Потом вернулась к кровати и сгребла лежащую рядом с ковриком свою одежду.
Домашнее платье и белье полетели в корзину рядом со стиральной машинкой, Ольга закрыла дверь ванной на защелку и посмотрела в зеркало.
- Пить надо меньше, надо меньше пить, - сообщила она своему отражению.
Внезапно ее взгляд остановился. После ухода Артема, она перестала принимать пилюли, и теперь лихорадочно подсчитывала в голове сроки. Кажется, повода для паники не было, зато голова болела адски. И еще надо будет намазать «Спасателем» синяк на правом бедре. Осмотрев шею, Ольга немного успокоилась, а припухшие губы Санька не заметит, молодая еще.
Она стояла под душем, пока все помещение не наполнилось густым теплым туманом, затем почистила зубы и, протерев зеркало полотенцем, причесала чуть влажные волосы.
Вид корзины на углу стола вызвал раздражение, и Ольга переставила ее на пол. Виктор застал ее в кухне, гипнотизирующей закипающий чайник. Через край большой чашки с гжельской росписью свисали веревочки от двух пакетиков.
- Я могу рассчитывать на завтрак?
Сонный и взъерошенный, он мог бы показаться почти милым, если бы не эта отвратительная победная улыбка. Ольга сжала зубы, чтобы не клацнуть ими у него перед носом. Запах крепчайшего чая вернул ее к действительности.
- Вот, - она поставила перед ним чашку. – Пейте и уходите. Скоро придет моя дочь.
- Мы с ней почти знакомы. Наверное, мне пора представиться официально.
- И не думайте. - Теперь в ее голосе звучал гнев, с которым он не рискнул спорить. - Не смейте приближаться к моим детям!
- Нет, раз вы не хотите. – Она все еще смотрела недоверчиво. – Вы всегда такая злая по утрам?
- Только когда злюсь на себя. За свою глупость.
- Не надо. Что сделано, то сделано.
Виктор протянул руку к ее щеке, но Ольга выразительно покачала головой, и он, вздохнув, снова взялся за чашку. В какой-то момент он окликнул ее:
- Ольга…
- Что?
Он снова посмотрел ей в лицо.
- Ничего.
Наконец, Ольга поставила свою чашку в раковину рядом с двумя бокалами и, повернувшись к Виктору, оперлась обеими руками о столешницу.
- Хочу сказать сразу, чтобы избежать недопонимания. Это больше не повторится. Я не хочу причинять боль Никки.
Он уронил голову на грудь и тяжело вздохнул, удрученный ее упрямством.
- Мы с Никки договорились о взаимной свободе и доверии. Этот договор позволили нам сохранять наши отношения в течении десяти лет. – Наверное, так он говорит со своими партнерами. – Она всегда спокойно относилась к моим…
- Изменам?
- По сути, это не измена.
- Блуду?
- Ээээ…
- Кобелизму?
- Зачем так грубо?
Действительно, зачем? Даже с Артемом Ольга рассталась без выяснения отношений и взаимных оскорблений. Ледяное отчуждение тех январских дней надолго сковало все ее чувства. Тем более, казалось странным, что сейчас ее так взбесил этот, в сущности, чужой человек. И все же Ольга понимала, почему Никки так любит этого мужчину: его силу, безошибочность решений, быстроту реакции. Его жадное лицо в сумраке спальни, которое она вчера целовала, как свою собственность. Он брал все, что хотел, и не чувствовал сомнений в своем праве. Даже сейчас он не был смущен ни ее гневом, ни двусмысленностью этой неловкой ситуации. Впрочем, неловко на своей собственной кухне чувствовала себя только Ольга. Виктор вышел к завтраку босой, в одних джинсах, как будто разгуливать с голым торсом по чужой квартире для него самое естественное занятие. Не любит надевать несвежую рубашку, подумала Ольга. И вчера пришел без носков. Ее злость сменялась веселым ехидством. Какая предусмотрительность, он действительно все просчитывает наперед. Ольга наклонила голову к груди, чтобы скрыть усмешку.
Босиком Виктор двигался совсем бесшумно. Он поставил свою чашку в раковину и остановился за ее спиной. Ольга напряглась, когда он отвел тяжелый жгут волос с шеи и губами коснулся ямочки под ухом. Потом он взял рубашку и вышел за дверь.
Ольга ждала, пока затихнет шум лифта, затем подняла голову и потянула воздух носом. Кажется, здесь еще витал запах его одеколона. Странно, в его присутствии он не казался навязчивым. Ольга прошла в спальню, сдернула с кровати простыни и затолкала их в корзину с грязным бельем. После ухода Артема она продолжала спать на их супружеской кровати. Может быть, избавиться от нее? Купить другую, поменьше, и освободить место для большого кресла? Вчера узкая кровать Виктора не остановила бы; Ольга снова усмехнулась, оглядывая диван и ковер на полу.
- Все, - громко произнесла она вслух. – Прожито и забыто.