Страница 23 из 26
– Вспомнили? – спросил Кирилл, вернувшись в гостиную.
– Да как можно забыть то, как тебе первый орден в Кремле вручали, – ответил Павел Анатольевич и из шкафа достал трехлитровую банку с виноградным соком. Затем обратился к Кириллу: – Все, что на столе, в твоем полном распоряжении. Открывай, режь, намазывай, пей… садись за стол, а я буду рассказывать. – Генерал прошел к своему креслу у камина и снова опустился в него. – Дружеский ужин по этому случаю был на квартире Абрама Ароновича Слуцкого. Кроме меня был приглашен Шпигельглас и наш лучший разведчик-нелегал Зарубин. Думаю, что и это не его настоящее имя. Он работал в Западной Европе. Мы впервые встретились с ним в Кремле, а уже оттуда Слуцкий забрал нас к себе домой. Там мне пришлось выпить свою вторую в жизни рюмку водки.
– А где пили первую, если не секрет? – пережевывая пищу и улыбаясь, поинтересовался Кирилл.
Впервые это случилось в больнице Одессы, когда меня там выхаживали после воспаления легких. Угостил сосед по больничной койке за его, как говорится, выздоровление. И хотя я был достаточно физически развит, очнулся в своей постели и увидел, что рядом сидит доктор. Он и сказал, что мне противопоказаны любые напитки, если они крепче двенадцати градусов.
– И как же вы решились на вторую рюмку? – спросил Кирилл, попивая виноградный сок.
– Как отказаться, если начальство приказывает принять «наркомовскую норму» за орден.
– И чем же там все закончилось? – снова интересовался Кирилл.
– Я совсем ничего не помню, если честно. Их спрашивал, а они лишь улыбались. Эмма рассказывала потом, что Зарубин меня внес в квартиру на руках. Весь следующий день я лежал пластом и голова раскалывалась. Думаю, что тебе это не так интересно. А вот события следующего дня тебе должны быть более интересны. Мне предстояла встреча с Андреем Жабиным. Я тебе уже говорил, что он вызывал у меня подозрения с момента гибели моего брата Николая и потом, когда кто-то предупредил Коновальца в балке Туманная. Накануне Слуцкий согласился на рискованный эксперимент. В общем, мы арестовали Жабина без предъявления каких-либо обвинений. И он три дня просидел в одиночной камере. Но в тот день никто еще не знал, чем все может закончиться…
В открывшемся дверном проеме комнаты для допросов, куда вновь привели Жабина, он увидел Судоплатова, который, не переступая порог, задал арестованному сотруднику только один вопрос:
– Андрей, почему я?
Жабин, увидев новенький боевой орден на груди Судоплатова, буквально сорвался:
– Ты спрашиваешь почему? А кто у нас в любимчиках ходит? Кого орденами награждают?
– То есть, оказывается, ты не за идею со мной воевал, а из зависти, – начал Судоплатов, уже входя в кабинет.
– Как же я тебя и таких, как ты… ненавижу. Была бы моя воля, собственноручно перестрелял.
– Кто же тебя сломал, Бандера? Это, наверное, когда ты своих спящих товарищей предал?
– Товарищи?.. Это они тебе товарищи. Да и не за товарищей ты рыскаешь, как цепной пес. Ты ищешь убийцу своего брата… Ничего и никого вокруг не замечая. Фанатик хренов…
– А потом ты, – таким же спокойным голосом продолжал Павел, – в балке Туманная дал уйти Петлюре, Коновальцу и Лебедю, собственноручно убив солдата из оцепления. Думал, что мы об этом не узнаем? Узнали. И позже, узнав, не арестовал Бандеру, уже во время погрома… А я-то считал тебя своим ближайшим другом. Ладно, мне с тобой больше говорить не о чем, пусть суд решает твою судьбу. Уводите его.
Кирилл с чашкой чая подсел к камину, около которого сидел и генерал, продолжая слушать его воспоминания.
– Запомните, коллега, что враг бывает не обязательно нашим идеологическим противником. Я пересмотрел не одну сотню дел в архиве и скажу вам, что более половины доносов на невинных людей писали их соседи по квартире, подчиненные по работе и даже родственники, завидуя более успешным и талантливым, их просторным квартирам, особым пайкам, служебным машинам, а причиной всему являлась элементарная жадность и зависть. Помните об этом и не спешите сразу принимать сторону доносчика, сначала, лучше негласно, выслушайте и другую сторону. А то сейчас только и слышишь повсюду, что тиран Сталин всех под расстрел подвел.
– А как сложилась дальнейшая судьба Жабина?
– Его приговорили к расстрелу. Правда, потом кто-то вмешался в его судьбу, расстрел заменили тюрьмой. Когда началась война, то ему удалось перейти на сторону немцев. Мои люди нечаянно пересеклись с Жабиным уже в Америке в конце Великой Отечественной войны. Чуть позже я расскажу тебе, чем там тогда занималась наша внешняя разведка.
– Только не забудьте про свое обещание. И все же… Теперь-то вы наверняка знаете, кто был тем человеком, который сумел отменить решение суда о расстреле Жабина, и что их связывало?
Судоплатов какое-то время смотрел на будущего чекиста уже новой когорты, ценя его за цепкий ум и совестливость.
– Я тогда самым внимательным образом изучил биографию Андрея Жабина. И обнаружил, что он приходился пусть и дальним, но родственником Никиты Сергеевича Хрущева. И арест своего родственничка он мне потом не простил.
– Хрущев… Ну да, это ведь начиналось на Украине.
– До сих пор не могу понять, почему этому человеку так доверял Сталин…
– А вы лично встречались со Сталиным?
– Встречался… и даже несколько раз. Первый раз в 1937 году, когда после праздничного концерта в актовом зале НКВД я был приглашен в какой-то кабинет, где увидел Ежова, который заменил на этом посту генерального комиссара государственной безопасности Генриха Ягоду. Неожиданно для меня, Ежов попросил меня лично сопровождать его в ЦК, хотя было уже далеко за полночь.
В полночь машина комиссара НКВД Ежова въехала на территорию Кремля. И тут Судоплатов, которому еще не исполнилось и тридцати лет, был оглушен сообщением Ежова о том, что их сейчас примет лично товарищ Сталин.
Ежов и Судоплатов входят в кабинет вождя народов и останавливаются в дверях. Сталин взмахом руки просит их приблизиться, при этом сам выходит из-за своего стола, а подойдя, пожимает им руки.
– У вас 20 минут, докладывайте, – говорит Сталин и внимательно смотрит на Ежова, а Ежов смотрит на Судоплатова, который явно волнуется.
– Не волнуйтесь так, молодой человек… – успокаивает его Иосиф Виссарионович.
– Товарищ Сталин, как же не волноваться. Для рядового члена партии встреча с вами это величайшее событие в жизни. Я понимаю, что вызван сюда по делу. Сейчас я возьму себя в руки и смогу доложить вам и товарищу Ежову основные факты этого дела.
Сталин кивнул и прошел к своему столу. Пауза затягивалась, Ершов начинал нервничать, а Сталин внимательно всматривался в этого молодого, доверчивого и чистого душой чекиста, не сомневаясь, что за него он готов будет и жизнь свою отдать.
– Одно могу сказать точно, – начал говорить Судоплатов, все еще продолжая волноваться, – украинские эмигранты утонули в бесплодных дискуссиях по вопросу о том, кому предстоит вершить судьбу будущей Украины. Полностью отрезанные от реальной жизни на Украине, они не понимают сущности социальной политики на Украине, тех процессов, которые там уже происходят, не знают, например, о существовании потребкооперации на селе, были очень удивлены, узнав о подъеме литературы и искусства. Да и языком родным практически уже не владеют, мешая украинские слова с немецкими. В это же время, не без нашей помощи, между главарями украинских националистов, точнее, между их старой гвардией в лице Шухевича и Коновальца и молодыми шакалами в лице Бандеры, уже началась борьбе за верховенство власти.
Сталин слушал внимательно, а в том месте, где Судоплатов упомянул о борьбе между ними, даже улыбнулся…