Страница 15 из 26
– Ваша задача попытаться его завербовать, пообещав сохранить жизнь. Не станем скрывать, что мы не надеемся на положительный результат, но попытаться стоит. Вы можете отказаться, никто вас за это не осудит.
– Товарищ Менжинский, мне понятна и сложность и ответственность. Правда, для этого, как я понимаю, мне снова придется оказаться в камере.
– Вы все верно понимаете. Какие будут соображения?
– Нам с этим Лебедем придется скорее всего вместе сбежать, чтобы моя легенда была более правдоподобной. И придумайте, пожалуйста, повод, чтобы нам оказаться в одной камере.
– Мы вас поняли. Теперь насчет легенды, раз уж вы о ней упомянули. Даю вам три дня на ее разработку. – Тут Менжинский заглянул в рабочий календарь и сделал там пометку, а потом продолжил разговор: – Сегодня пятница. Все должно быть готово к понедельнику. Далее работаете непосредственно с товарищем Слуцким. Вас раз в неделю будут вызывать на допросы. Когда поймете, что Лебедь готов к побегу, сообщите следователю, что готовы дать признательные показания, но не ему, а кому-то из вышестоящего начальства. На той встрече, скорее всего с Абрамом Ароновичем, вас посвятят в детали побега. А теперь ступайте…
Павел вышел, оставив руководителей ОГПУ в кабинете одних.
– Думаете, справится? – спросил Слуцкий Менжинского.
– Этот выкрутится. У него, при кажущейся заторможенности, ум своеобразный. Под стать Лебедю. Я так думаю, что и эта заторможенность у него искусственная, просто она дает ему время обдумать свои ответы на наши вопросы… А теперь пора собираться, нам нужно еще получить добро на начало операции в Кремле.
Эмма вышла в прихожую, как только услышала, что Павел вернулся домой.
– Устал?
– Немного… Родная моя, я дал согласие на работу за границей и какое-то время меня не будет дома.
– И куда тебя направляют?
– В тюрьму, а потом… скорее за границу.
– Это все, что я могу знать?
– Нет, мне дали два дня, чтобы я разработал свою легенду… Ты мне поможешь?
– Обязательно, но только после того, как ты поужинаешь. Кто тебе еще в тюрьме борщом и белорусскими драниками кормить будет.
Карпицкий какое-то время сидел молча. Скорее всего, он думал, а сможет ли его первая любовь Ольга Мальцева так же понимать и его, если придется долгие годы проводить за границей? А потом сказал, обращаясь к Судоплатову:
– У вас удивительная жена…
– Согласен. Упокой, Господи, ее душу. Кстати, как только решился вопрос о том, что я становлюсь агентом-нелегалом, то Эмму сразу же перевели в Иностранный отдел НКВД. Я тогда еще не знал, что Слуцкий хотел, чтобы именно через нее я мог поддерживать связь с Центром. С этой же целью она даже прошла специальный курс. Но вернемся к рассказу о составлении нашей совместной легенды…
Судоплатовы сидели в гостиной за традиционно круглым столом, который освещался милыми нашему сердцу абажурами. На столе стояла чернильница и лежали листы чистой бумаги, а в руках Эммы была перьевая ручка. Она уже обмакнула перо и была готова записывать легенду для мужа.
– Пиши, – начал диктовать Судоплатов, – я родился в 1907 году, 24 июня…
– Кто бы знал… А, впрочем, действительно нужно как можно больше правды, чтобы ты сам потом не запутался, где у тебя правда, а где ложь. А о своем крещении указывать будешь?
– Давай, хоть они там все в основном католики. Крещен в православной вере в Ивангородской церкви города Умани Киевской области Украины.
– Теперь нужны родители… И их фамилия.
– Хорошо, тогда фамилия отца будет Яценко, – предложил Павел. – Это фамилия священника, который нас с Николаем окрестил, научил меня украинскому языку и которому я многим обязан.
– Согласна. Тогда ты – Павел Анатольевич Яценко. А имя брату оставляем Николай, тут уж точно не ошибешься. А что насчет мамы?
– Напиши, что мать не помню, что она умерла, когда мне было три года…
– Теперь о твоем образовании? Со школой церковно-приходской все понятно, а дальше?
– А вот дальше… – И тут Павел, словно бы войдя в будущий образ, начал говорить: – Проклятые коммуняки за участие в национально-освободительном движении расстреляли моего отца…
– Тогда уже и хату сожгли… – предложила Эмма. – После чего ты со старшим братом оказался на улице и без родителей, и без куска хлеба.
– Согласен… – сказал Павел и продолжил: – Брата я потерял, когда он пошел за кипятком и отстал от поезда, а потом, уже позже, узнал, что он умер от голода, который был тогда на Украине.
– Сколько же тебе тогда годков стукнуло? – уточняла Эмма.
– Выходит, что одиннадцать…
– Придется тебе тогда, любовь моя, в детском доме оказаться, – предложила жена.
– Не против… За свое усердие и хорошее поведение в возрасте пятнадцати лет стал помощником воспитателя и работал в детском доме города Умани до его закрытия в 1927 году.
– Получается, что до двадцати лет… И что потом?
– После закрытия детского дома, я подался в Харьков, где меня приняли на работу уже воспитателем детского дома. Там директор был украинцем…
– Хорошо, уточним, что он был украинским националистом, – добавила Эмма.
– Точно. Он же и мне помог поступить в Институт народного образования…
– Надо же, оказывается, как много я еще про тебя не знала… – писала Эмма улыбаясь.
– Не отвлекайтесь, барышня. В 1934 году после окончания института я был принят учителем в среднюю школу города Харькова.
– У этой школы номер есть?
– Да, № 29, мы там в свое время склад с оружием обнаружили.
– И что дальше?
– Вернувшись после учебы, я снова восстановил свои доверительные отношения с директором детского дома. И вскоре по его рекомендации был готов нелегально выехать за кордон для прохождения там теоретического и практического курса борьбы с советской властью. Ну, как тебе?
– Думаю, что с поставленной задачей мы справились. Сейчас все аккуратно перепишу и будешь всю ночь учить…
– Эмма, возможно, что меня завтра отправят в тюрьму, мы же потом с тобой уже можем и…
– Что можем? Не увидимся? Коммунист Судоплатов, как вам такие мысли в голову могут приходить? В ближайшее время предстоит выполнение важного государственного задания, а вы…
– Эмма… – еще раз повторил Павел, глядя на жену так, словно уже видит ее в последний раз.
– Павел Анатольевич… – сказала Эмма улыбаясь. – Я же вам сказала, что сейчас все аккуратно перепишу и… так уж и быть, приду к вам, только не засните там раньше времени.
Ликующий Павел, поцеловав жену в щечку, ушел в спальню, а Эмма стала переписывать легенду для украинского националиста Павла Анатольевича Яценко.
В понедельник утром в кабинете Менжинского снова встретились Слуцкий и Судоплатов. Рудольф Вячеславович внимательно читал составленную накануне легенду. Но вот он отложил листок в сторону.
– Товарищ Судоплатов, – обратился Менжинский к Судоплатову, – а почему вы нигде не указываете фамилию директора этого детского дома, да и фамилии других людей?
Судоплатов молчал, словно вопрос был обращен совершенно к другому человеку.
– Судоплатов, где вы витаете, вас спрашивают, почему вы не называете фамилии… – вступил в беседу Слуцкий и сам же замолк, уже понимая, что с этого момента будущий агент будет отзываться лишь на свою новую фамилию. – Понятно, тогда спросим иначе, – начал вторую попытку улыбающийся Слуцкий. – Яценко, вас спросили, почему вы нигде не указываете фамилий.
Менжинский согласно кивнул головой, было понятно, что ему понравилось то, как ведет себя сегодня Судоплатов.
– Лгать не хочу, но эту и другие фамилии не называю сознательно, так как эти люди в настоящее время в подполье ведут борьбу не на жизнь, а на смерть против москальско-жидовского закабаления Украины. И называть их фамилии принципиально не стану. – отвечал, четко выговаривая каждое слово, Судоплатов.