Страница 68 из 86
Часть пятнадцатая.
О запоздалом путешествии и о бесконечной очереди.
Перевозной ящик распаковали в большом зале. Там не было окон, и потому не проникал дневной свет. Входом и выходом служила единственная железная дверь, усеянная невероятным количеством замков и кодов. Вся площадь богатого, даже помпезного пространства была плотно утыкана стеллажами. Стены же обклеены шёлковыми тёмно–зелёными обоями с вычурными золочёными вензелями. Здесь покоилось бесчисленное количество предметов из разных эпох. Казалось, тут можно было найти почти любую старинную утварь: и хрупкие сервизы из тончайшего фарфора, и редкие картины гениальных художников, чьи имена утеряны в водовороте времён, и статуэтки из первобытного строя. Все эти несметные сокровища скитались под бременем тягот собственной уникальности и обрели приют на этих вполне обычных полках. Особенно нелепым казалась длинная шеренга хрустальных люстр всех мыслимых и немыслимых фасонов и размеров, свисающая с потолка. Хрусталь освещал зал и походил на бутоны цветов изо льда, ещё спящих или уже раскрывшихся. Но эти бесспорно прекрасные и редкие творения человеческих рук были так неуместно собраны в одном месте, что создавалось тяжёлое гнетущее впечатление, будто потолок и стены намеренно пытаются тебя раздавить.
На южной стене красовался странный семейный портрет – огромный, но выполненный с необычайной художественной точностью. На нём величественно красовалась женщина в длинном бархатном платье с высокой старомодной причёской. На её указательном пальце левой руки, туго облачённой в кружевную перчатку, зияло массивное золотое кольцо, инкрустированное, по–видимому, крупными сапфирами. Вокруг дамы вились мальчик и девочка – близнецы, одетые в матросские костюмы, белые чулки и шурованные кожаные ботинки. Девочка прижимала к груди уродливую куклу африканских мотивов – дикую и кустарно выполненную. И хотя портрет изображал радость и семейный достаток, он, впрочем, как и все другие картины и фотокарточки пережитых времён, навевал лёгкую печаль и страх. Время, которое застыло в вещах и проецирует прошлое, всегда пугающе.
На противоположной северной стороне зала находился стеллаж длинной и высотой во всю стену, плотно забитый старинными всевозможными игрушками. Здесь мирно пылились миниатюрные самолёты, железные дороги с поездами, пассажирами и машинистами, кукольные расписные домики с детальной обстановкой и маленькими деловитыми жителями. Соседство им составляли плюшевые медведи всех мастей и размеров, клеймённые славными именитыми мастерами кукольных дел. И, конечно же, сами куклы, разукрашенные и разодетые в лучшие ткани и оборки, в лаковых башмачках и в цветах, вплетённых в кудрявые парички и соломенные шляпки. Я–то, со своими бесконечными скитаниями и оставшимися следами не лучшего существования, явно была им уже не ровня. И потому я уже предвкушала их брезгливый шепоток, раздавшийся в момент, когда меня полностью извлекут из ящика, оттряхнут от опилок и поставят на всеобщее обозрение. Но меня куда больше занимало разглядывание тайной комнаты, ведь здесь было ещё столько удивительных редких вещей, что я совсем не заметила, сколько прошло времени, прежде, чем я познакомилась со своим новым владельцем.
Сухонький старичок в круглых очках, съехавших почти на самый краешек носа, был одет в вязаный жилет на клетчатой рубашке и подпоясан добротным велюровым домашним халатом. Ростом он был невелик, ибо старость поглощает не только гладкость кожи и яркость глаз, но и величие стати. Несмотря на свою старческую сутулость, он отличался резвостью движений и живостью мимики.
Я почувствовала лёгкое дежавю и смутилась. Однако менялись времена, и, должна сказать, старьёвщики тоже холились. И то, что давным–давно было ветхой лавкой ненужных вещей, сейчас считалось пещерой затерянных сокровищ.
Несмотря на дорогой стойкий парфюм, маникюр и скрупулёзную укладку немногочисленных оставшихся волос, где–то всё же витали нотки запаха старости, которые ни с чем не перепутать. Пережитые годы, события и люди, возрастное переосмысление простых истин, так или иначе, оставляют свой запах, смешанный с горьковатыми эфирными нотками болезней и житейской усталости. И тут совершенно нечего страшиться. Этот путь проходит каждый, кому дано судьбой дойти до самого конца, а не потеряться где–то на энном жизненном отрезке.
– Красавица! Чудо! Давно тебя заприметил, ещё кудрявились усы, только мальчишка тогда шибко строптивый попался! – выпалил старичок, не сдерживая неподдельную детскую радость.
– Красавица? – язвительно хмыкнула я. – Видали мы таких красавиц! Да Вы, достопочтенный сударь, вероятно, надсмехаетесь. Останешься тут красавицей, перечертив океан в тесном деревянном ящике, зарытой по нос в солому да опилки, которые ещё и забились во все известные места! Куда уж там, благо, что и вовсе уцелела, ведь в лучшем случае могла и пальчик фарфоровый в дороге потерять, а в худшем – украсили бы Вашу коллекцию одни острые неровные черепки.
– Шутишь или сетуешь? – игриво поинтересовался пожилой хозяин.
– Ни то, ни другое, хотя всякое могло случиться.
– Но не случилось же. Однако видок у тебя и вправду плачевный, ох, и потрепала тебя жизнь, а запах гнили и табачного дыма выветривать и выветривать. Полно уж старое ворошить, для таких, как ты у меня специальная кукольная лечебница имеется.
И он отнёс меня в маленькую пристроенную комнатку, утыканную ящиками с винтажной тканью, различными ремонтными принадлежностями и такими же, как я потрёпанными бедолагами. Многим из них посчастливилось ещё меньше: от них остались одни только кусочки, и потому ремонту они не подлежали и хранились в качестве запчастей. Здесь чего только не было из фарфора, дерева и композита: руки, ноги, туловища, парички и флиртующие глазки. И хотя две куклы, возрождённые в одной часто поначалу конфронтировали друг с другом, но по прошествии пары лет приживались, сливаясь воедино, забывая, кем были раньше. И уже два кукольных голоса звенели в унисон. Пожилой господин положил меня в один из коробов с надписью "очередь первой необходимости", что давало особую привилегию, и должно было бы ускорить процесс обновления. Однако после задушевной беседы с одним бурым плюшевым мишуткой, моя надежда на лучшую жизнь поубавилась. Он поведал, что дожидается замены оторванного злым мальчишкой носа и обгрызенной крысами лапки уже как три десятка лет с хвостиком.