Страница 44 из 52
На участке через дорогу от Таси жили художник с женой, оба ровесники Тасиной мамы. У них были одинаковые имена и отчества: Ольга Михайловна и Олег Михайлович. Ольга Михайловна работала кастеляншей в знаменитом в те годы Доме моделей на Кузнецком Мосту. Олег Михайлович, которого все звали Михалычем, имел за плечами Строгановское училище, состоял в Союзе художников и работал по заказам: мастерил шкатулки, вазы и изящные поделки из дерева, ставил дачникам беседки, изготавливал резные наличники на окна и затейливые калитки.
Ольга Михайловна как-то похвасталась, что муж получил заказ от самого патриарха на изготовление церковной алтарной мебели. Тася ей не поверила, но оказалось – правда.
- Олег им такие стулья сделал! На спинках ажурная резьба, ножки фигурные, гнутые, обивка из настоящей парчи, вы бы видели! Не стул, а трон! Столы их морёного дуба, а на нём узоры вырезаны… Год почти работал не разгибаясь, шутка ли, Московская патриархия заказала! - с гордостью рассказывала Ольга Михайловна.
- Мастер! – восхитилась Тася.
- Мастер-то он мастер, а живёт в сараюшке на шести сотках, - говорила мудрая Тасина мама. – Давно бы дом построил, если – мастер.
Но строить Михалычу было не на что: больших заказов почти не было, а кроме того, Михалыч платил алименты двум жёнам (Ольга была у него третьей) на троих детей. К чести Михалыча, алиментами он не ограничивался, помогал. Детьми Михалыч гордился и отдавал бы им всё, если бы не Ольга.
Зарабатывал Михалыч прилично, хватало и на алименты, и на жизнь, но вот беда – Михалыч пил. Не выпивал, а именно – пил, по-настоящему, до белой горячки, пока в доме не кончались все деньги – его и Ольгины… При Ольге Михалыч держался. И целыми днями работал - стругал, резал, выпиливал, готовое изделие обжигал паяльной лампой, отчего дерево становилось тёмным, под старину. Из-под его рук выходили изумительной красоты вещи!
Но наступал вечер воскресенья, Ольга Михайловна уезжала в Москву, ей утром на работу, - и Михалыч тут же бежал за бутылкой. Оттого и ушли от него одна за другой две жены… А третья, Ольга Михайловна, страшно гордилась тем, что она замужем за художником, гордилась его работами, его золотыми руками и светлой головой. Мужнины запои Ольга переносила с кротостью монахини, добровольно терпящей муки во имя Бога. И не в пример монахиням, хвасталась напропалую…
Ольга на все лады расхваливала мужа, создавая вокруг его беспутной, художнически лохматой головы ореол представителя богемы, самородка-гения от искусства, которому позволено всё, включая забубенно-расхристанный образ жизни, и неумеренное питие, и откровенное хамство. Она не учитывала одного – их с тасей участки были напротив, и Тася каждый день слышала упрёки, которыми художник осыпал жену, требуя от неё невозможного. Помимо хлопот по дому (домом художнику служил маленький сарайчик с протекающей крышей и в любую погоду настежь распахнутой дверью, заменявшей окно)… Помимо работы по дому, в котором не было ещё ни света, ни воды – и приготовление обеда становилось подвигом, помимо работы на участке, которую художник целиком свалил на жену, Ольга обязана было помогать ему со строительством.
Дом художник строил сам: ему достался угловой участок, на котором густо поднимался осинник и росли высоченные ёлки – к радости Михалыча (лес свой, покупать не надо) и негодованию его жены: деньги за валку леса собрали централизованно, получилось недорого, но Михалыч наотрез отказался платить. Лесорубы быстро и профессионально рубили лес, корчевали пни (вытребовав за корчёвку отдельную плату), и скоро на всех участках возвышались аккуратные штабеля брёвен, которые можно было продать либо оставить на дрова. И только на Ольгином участке зеленел девственный лес.
Как настоящий мужчина, брёвна Михалыч распиливал и ошкуривал сам, после чего разваливал их бензопилой на брус. Брус получался тонкий, но Михалыч уверял, что два этажа он должен выдержать, а третий Михалыч строить не собирался. Их с Ольгой участок был весь завален брёвнами, и Михалыч с женой перетаскивали их с места на место, с целью навести порядок. Тася ужасалась, видя, как они поднимали - с хрупкой худенькой Ольгой Михайловной – тяжёлые сырые брёвна.
Лес Михалыч валил сам, и дом собирался строить сам, не желая платить строителям. Эскизы этого необыкновенного дома – с островерхими башенками, двумя полукруглыми верандами и овальными окнами – Ольга Михайловна показывала всем желающим. Все восхищённо цокали языками и качали головами, понимая, что вероятнее всего, эскиз так и останется эскизом.
- Поставили бы себе бытовку на первое время, - говорили Ольге соседи. – Всё лучше, чем в сарае без окон жить. Бытовка потом сгодится, а в сарайчике стаффа вашего держать можно, в конуре-то он вряд ли поместиться, это ж какую надо конуру…
- Что вы! Он не захочет один, он с нами привык спать, - не соглашалась на уговоры Ольга Михайловна. – Да и не хочет Олег бытовку, зачем она нам, через год дом поставим, - говорила соседям Ольга, но никто ей не верил.
Тасина мама смотрела, как Ольга с мужем ворочают тяжеленные брёвна, и качала головой – «Не приведи господь такого мужа!»
- Что ты как неживая, шевелись быстрей! Поворачивайся! – покрикивал на жену художник.
- Да не получается у меня быстрей, я устала!
- Ну и я устал, так что? Кто за нас работать будет? Я один не смогу, а ты даже помочь не хочешь! – гремел Олег на всю округу. – Сын твой ни разу не приехал, работать не любит, на готовенькое заявится!
- Да он всю неделю работает, - вступалась Ольга за двадцатилетнего сына, который и в самом деле не появлялся на участке. Да и зачем ему приезжать? Брёвна таскать? – злословили соседи. И дружно осуждали художника и его жену. И собаку его – осуждали.