Равновесие

Сухих этот театр начал раздражать. Вдруг Павлюкевич перестал дурачиться.

- А вот это реально странно, - сказал он, указывая на одну из записей в истории болезни. - Посмотри.

- Что, только это странно?

- Нет. Не только.

- Что ещё?

- То, что ты вцепился в эту историю как клещ. Ну, оно тебе надо? Смысл?

- Я не могу понять, что же с ним было.

- Как не можешь? Ты же сам диагноз ставил. Смотри. Твой почерк? Твой. Гемолитический шок.

- Только он у него почему-то неясной этиологии. И к тому же не гемолитический, а гиповолемический. Ведь он был в шоке, когда его привезли? В шоке. У него было мало циркулирующей крови, меньше половины. Давление было почти пятьдесят на двадцать. И гемоглобин сорок грамм на литр. Ты видел такое когда-нибудь?

- Видел, и не раз. И ты видел тоже. И тоже не один раз. У нас с тобой через день такие пациенты. И я не могу понять, чего ты к этому конкретно так докопался?

- Слушай, Влад, ты чего так раздражаешься? Ну, интересна мне эта история болезни. И что? Я же тебе не мешаю. С расспросами не лезу. Помогать не прошу. Я просто хочу понять.

- Да нечего тут понимать!

- Ну, так расскажи мне, если ты такой умный.

- Нечего мне тебе рассказывать. Всё и так ясно. У человека были проблемы. Случился шок, пусть и неясной этиологии. Его привезли в больницу. Мы не смогли спасти. Труп. Вывезли. Родственников нет. Претензий нет. Вопрос закрыт.

Павлюкевич замолчал. Достал сигарету из пачки и закурил. Молчал и Сухих.

Александр никак не мог понять, почему Владимир так злился. Сам Александр ничего криминального в интересе к этой истории болезни не видел. Ведь случай и, правда, был весьма загадочный. «Да, конечно, - думал Сухих, - Павлюкевич прав. Но только наполовину. У меня было много пациентов. И многие из них умирали. Многие случаи казались безнадежными или таинственными, но рано или поздно находилось объективное объяснение. А этот случай я не могу никак объяснить. И ведь Павлюкевич что-то знает. Я же чувствую. Только скрывает это, и из-за этого и злится».

Павлюкевич докурил сигарету, молча протянул пачку Сухих. Тот отрицательно качнул головой. Владимир достал вторую сигарету закурил. «Ну, и что теперь с этим всем делать? - думал Павлюкевич. - Ведь Сухих упорный до упрямства. Ведь он если чего придумал, то будет башкой рубиться в стену до последнего вздоха. Чёрт! Что делать?»

Сделав пару затяжек, Владимир затушил сигарету в пепельнице.

- Ладно, пойду в оперблок поднимусь.

Он встал с дивана и направился к двери. Уже около двери он обернулся и сказал:

- Да, кстати, у меня вечеринка в эту субботу. Приезжай. Будет спокойно, но интересно. Никого лишнего. Приедешь?

- Я подумаю.

- Приезжай, я не зря зову.

Павлюкевич вышел из ординаторской. Сухих подошёл к окну, открыл его. Холодный ветер заставил его поёжиться. Александр чувствовал, что зашёл в тупик. И что-то ему подсказывало, что в субботу у Павлюкевича будет интересная вечеринка. «Да, - сказал он вслух, - надо поехать. Там мы с ним и поговорим».

            Время от среды до субботы пролетело незаметно. В пятницу Сухих работал до обеда, так что на вечеринку к Павлюкевичу он решил поехать. Утром в субботу его разбудил какой-то шорох. Что ему снилось, Александр не помнил. От сна осталось неясное ощущение. Он лежал в постели и пытался вспомнить сон. Раньше ему редко снилось что-нибудь. Но после недавнего сновидения, больше напоминавшего воплощенный сценарий фантастического фильма, он с завистью думал о людях, которым часто снятся сны. Почему-то раньше сны его вообще не интересовали. Они казались ему бессмысленными обрывками дневных переживаний. Но сон о таинственном Лабиринте сновидений серьезно изменил его отношение к виртуальному миру снов. Удивляясь самому себе, Сухих начал искать информацию. Однако его не удовлетворили варианты толкований сновидений. Он чувствовал, что за границей его сновидения скрывалось что-то большее, чем фрейдистские демоны бессознательного. Александр хотел было уже позвонить своему знакомому психиатру, но тревожить коллегу в столь ранний час не решился. Он прикрыл глаза, пытаясь вспомнить сон. Это был весьма странный сон. Но образы расплывались. Как только он пытался ухватить их, они исчезали. Что-то в этом было притягательное и отталкивающее одновременно. Обрывки сновидения манили, звали за собой в новый сон. И Александр ощутил новое незнакомое прежде чувство. Он будто бы скользил на границе разделяющей разум и безумие. В этом чувство было и наслаждение, и какое-то глубокое отвращение, смешанное со страхом. От этого эксперимента его отвлек телефонный звонок. Звонил Павлюкевич.

- Привет, мой друг! - Павлюкевич был как обычно бодр и оптимистичен.

- Привет, привет.

- Ну, как? Готов к развлечениям?

- Конечно, Влад. Во сколько у нас все это начинается?

- Вечером. Это же вечеринка, - смеясь, ответил Владимир. - Ты к шести часам подъезжай. Народу мало будет. И я очень хочу тебя познакомить с одним человеком. Я просто уверен, что ты узнаешь много нового и интересного.

- Надеюсь, что он психиатр.

- Надейся, мой друг. Надежда - это прибежище упрямцев. А ты серьезно считаешь, что тебе нужен психиатр? Если так, то могу пригласить. Или тебе на дом бригаду вызвать?

Сухих засмеялся. Да, чувство юмора у Павлюкевича было потрясающим.

- Нет, Вова, пока не надо. Но, если что, я сразу тебе сообщу.

- Увы, Алекс, не сообщишь. Безумные всегда уверены в том, что они нормальны.

- Ладно. Вечером разберемся. К шести буду.

- До встречи, мой упрямый друг.

Александр отложил телефон. «Да, - подумал он, - Павлюкевич как всегда в своем стиле». Владимир был старше Александра всего на четыре года, но с первого дня их знакомства, ещё в институте, вёл себя по-отечески покровительственно. Возможно, так было потому, что когда сухих начал работать в отделении реанимации шестой городской больницы, Владимир уже работал там несколько лет. Само собой разумеется, что ему пришлось вводить нового коллегу в курс дела. Постепенно они стали лучшими друзьями. Снисходительный тон Павлюкевича прекрасно сочетался с вальяжностью. Владимир был среднего роста, и несколько полноват, впрочем, он был активным и всегда излучал позитив. Владимир обожал комфорт и всегда пребывал в отличном настроении. Природная тяга к удовольствиям сделала его эстетом и гурманом во всём, а изощрённый ум и потрясающе развитая интуиция делали Павлюкевича поистине неотразимым. Сухих нравился стиль жизни его друга. Александр был немногословным, предпочитал оставаться в тени, а Владимир обожал быть в центре внимания. Женщины им нравились разного типа, что ещё больше способствовало их дружбе. В интеллектуальных спорах Павлюкевичу не было равных. Он, казалось, разбирался во всём на свете. И даже если это было вовсе не так, он с лёгкостью мог поддержать разговор практически на любую тему. Пожалуй, этим они были похожи, с той только разницей, что Сухих предпочитал молча слушать и очень редко высказывал своё мнение.