Страница 57 из 91
- Воевода! – слишком громко произнесла она. – Подашь мне перо и бумагу! Я напишу своему отцу! Ааааа! – сжала кулаки и зарычала.
Лишь когда помылись и переоделись, трое воссоединились с обозами, везущими приданное Княжны. Вот теперь их выехала встречать праздничная процессия.
Спустя 15 дней после отъезда из дому (19.05.1051года по нашему летоисчислению), Анна Ярославна была коронована в небольшом городке Реймс. Король Генрих не пришёлся особо по душе, зато Монарх в неё влюбился с первого взгляда.
- Не робщи на свою судьбу! – прошептала Яника, проведя к проходу в церкви, перед венчанием. – Говорят лучше, когда тебя любят... – обняла, передав свою уверенность. – Мы делаем всё, что от нас требуют, зато потом вольны поступать, как чувствуем... – Показала на неё. – Вера не в церкви... Вера в сердце... И это не столь важно, что тебе пришлось креститься в латинство... Важно то, какой ты человек в душе... Покажи им всем! Научи замызганный Запад, как жить надо! – после этих слов Анна сильно обняла Янику на прощание.
Королева не переживала, что помнёт свой свадебный наряд. Сейчас её заботило другое, от всех высокородных придворных несло немытым телом.
- Я им покажу! – сквозь зубы процедила она.
Приносить присягу на верность Анна согласилась только, если ей принесут её «Евангелие», что привезли из дома, написанное славянским языком (сейчас эту книгу называют «Реймсское Евангелие» (сейчас рукопись хранится в библиотеке города Реймс)).
Больше Анна и Яника не смогли встретиться. Провожатые сопровождали Королеву в Париж. Отряд, охранявший приданое, оставался защищать Русскую Княжну. Деву и Воеводу задержали на несколько дней у парижских стен, лишь потом Алану передали письмо от Королевы Франции для Князя Киевского.
- «В какую варварскую страну ты меня послал; здесь жилища мрачны, церкви безобразны и нравы ужасны. Дворяне воняют, как поросята...» - прочитала начало письма Яника, она не могла утерпеть.
Алан отобрал свиток. Вернул печать на место, рассердился.
- Ты что творишь? – злобно зашипел.
- Хм! – хмыкнула, но понимала, что он прав.
(Письмо, которое прислала Анна, историческое, подвергается сомнениям; выставила для того, чтобы понять, как она могла написать Тяте, рассказав о своих первых днях во Франции – взят с просторов инета – примечание автора.)
«Здравствуй, разлюбезный мой тятенька! Пишет тебе, Князю всея Руси, верная дочь твоя Анечка, Анна Ярославна Рюрикович, а ныне французская Королева. И куды ж ты меня, грешную, заслал? В дырищу вонючую, во Францию, в Париж-городок, будь он неладен!
Ты говорил: французы — умный народ, а они даже печки не знают. Как начнется зима, так давай камин топить. От него копоть на весь дворец, дым на весь зал, а тепла нет ни капельки. Только русскими бобрами да соболями здесь и спасаюсь. Вызвала однажды ихних каменщиков, стала объяснять, что такое печка. Чертила, чертила им чертежи — неймут науку, и все тут. «Мадам, — говорят, — это невозможно». Я отвечаю: «Не поленитесь, поезжайте на Русь, у нас в каждой деревянной избе печка есть, не то что в каменных палатах». А они мне: «Мадам, мы не верим. Чтобы в доме была каморка с огнем, и пожара не было? О, нон-нон!» Я им поклялась. Они говорят: «Вы, рюссы, — варвары, скифы, азиаты, это у вас колдовство такое. Смотрите, мадам, никому, кроме нас, не говорите, а то нас с вами на костре сожгут!»
А едят они, тятенька, знаешь что? Ты не поверишь — лягушек! У нас даже простой народ такое в рот взять постыдится, а у них герцоги с герцогинями едят, да при этом нахваливают. А еще едят котлеты. Возьмут кусок мяса, отлупят его молотком, зажарят и съедят.
У них ложки византийские еще в новость, а вилок венецейских они и не видывали. Я своему супругу королю Генриху однажды взяла да приготовила курник. Он прямо руки облизал. «Анкор! — кричит. — Еще!» Я ему приготовила еще. Он снова как закричит: «Анкор!» Я ему: «Желудок заболит!» Он: «Кес-кё-сэ? — Что это такое?» Я ему растолковала по Клавдию Галену. Он говорит: «Ты чернокнижница! Смотри, никому не скажи, а то папа римский нас на костре сжечь велит».
В другой раз я Генриху говорю: «Давай научу твоих шутов «Александрию» ставить». Он: «А что это такое?» Я говорю: «История войн Александра Македонского». — «А кто он такой?» Ну, я ему объяснила по Антисфену Младшему. Он мне: «О, нон-нон! Это невероятно! Один человек столько стран завоевать не может!» Тогда я ему книжку показала. Он поморщился брезгливо и говорит: «Я не священник, чтобы столько читать! У нас в Европе ни один король читать не умеет. Смотри, кому не покажи, а то мои герцоги с графами быстро тебя кинжалами заколют!» Вот такая жизнь тут, тятенька.
А еще приезжали к нам сарацины. Никто, кроме меня, сарацинской молвою не говорит, пришлось королеве переводчицей стать, ажно герцоги с графами зубами скрипели. Да этого-то я не боюсь, мои варяги всегда со мной. Иное страшно. Эти сарацины изобрели алькугль (араб. — спирт), он покрепче даже нашей браги и медовухи, не то что польской водки.
Вот за этим тебе, тятенька, и пишу, чтобы этого алькугля на Русь даже и одного бочонка не пришло. Ни Боженьки! А то погибель будет русскому человеку. За сим кланяюсь тебе прощавательно, будучи верная дочь твоя Анна Ръина, а по мужу A
- Бедная! – помотала головой Яника. – Скорее домой! – умоляла, не было сил терпеть вонь.
Влюблённые сорвались с места, оседлав только Руяна, летели со скоростью ветра к себе домой, на Родину. А Анна за ними наблюдала, проплывая на лодке по грязной реке.