Страница 10 из 126
Незнакомец бросил жертву и заковылял к напарнику. Передвигался он вразвалку, по-утиному, будто ноги были слишком коротки для столь крупного тела.
— Пряталась под кроватью, - сообщил напарник. – Начала визжать, пришлось успокоить.
Существо склонилось над Кларой, убрало волосы с ее лба.
— Проверь второй этаж, - наконец, сказало оно. – А эту прикончи.
Марори ущипнула себя за руку. Не может быть, чтобы это происходило взаправду. Это всего лишь один из ее многочисленных кошмаров. Дает о себе знать стресс минувших дней. Сейчас она зажмурится, посчитает до пяти – и проснется. Бросит все планы сбежать, побежит к матери, разбудит ее и крепко обнимет. А потом расцелует Клару, потому что она самая лучшая в мире сестра.
Но проснуться не получалось. Кошмар же окончательно слетел с катушек, потому что тот, что был похож на человека, сгреб волосы Клары в охапку, поднял девушку над полом, словно та ничего не весила, и легким, пустяшным движением очертил ножом ее горло. Клара пришла в сознание, но лишь затем, чтобы породить несколько горловых звуков, задрожать в конвульсиях и безвольно отдать жизнь мяснику. Стараясь не шуметь, мужчина положил ее на пол. Марори перевела взгляд на мать, в глазах которой проступили слезы. Она мотала головой и несвязно мычала. А «обыватель» уже шел к лестнице.
Марори и сама не поняла, откуда взялись силы, но она стремительно поползла в сторону кладовой. Там Милсы хранили старые детские вещи и хлам, которым давно перестали пользоваться, который только и ждал своего часа до продажи на осенней гаражной ярмарке. Клара частенько любила там рыться, вспоминая о существовании какой-то «обалденной кофточки». И частенько получала от матери за беспорядок и открытую дверь. Марори никогда так не радовалась складу коробок, заваленных сверху вещами, которые в эти коробки попросту не поместились. Она забралась внутрь, в самую глубину, где отец когда-то смастерил нишу для спортивного инвентаря: сноуборда Дарэка и лыж дочерей. Девушка втиснулась туда, загородив себя коробками. Сердце едва не выскакивало из груди, глаза щипало от слез. Сознание отказывалось принимать происходящее, часть его елейно уговаривала закрыть глаза и посчитать слонов. Вот только звук скрипнувшей двери ее комнаты был самым что ни на есть настоящим.
Потянулось вязкое ожидание. Внутренности превратились в ледяную глыбу, удары сердца блуждали по телу, словно оно от страха пустилось в галоп в поисках убежища. Минута, другая. Бесконечное ожидание. Если он ее найдет – он тоже перережет ей горло? Как Кларе? И она тоже будет болтаться, чувствуя, как из разреза потоком бьет жизнь со вкусом крови?
Дверь в кладовую открылась, послышалось шевеление и возня. Марори зажмурилась, вжала голову в колени и принялась в уме что есть силы орать чокнутую попсовую песню о красотке Анне, у которой рыжий кот и клевые буфера. Нужно помолиться, попросить Светлых принять ее в Небесную обитель, ведь она так мало жила и наверняка не успела нагрешить. Но девушка упрямо выла песню о красотке, потому что попросту боялась молиться. Казалось, как только она начнет – все и случится.
А потом дверь закрылась, и звук удаляющихся шагов прозвучал как марш спасения. Ее не нашли?
Марори еще долго боялась покинуть убежище. Даже когда стихли все звуки, она боялась, что стоит высунуться – и тот, с ножом, выскочит из-за двери и разрежет ее горло от уха до уха. Но не может же она остаток жизни сидеть и дрожать!
Стараясь не шуметь, Марори осторожно выбралась из кладовки. Светало – значит, она пряталась пару часов, не меньше. Прислушалась, ловя каждый шорох. Ничего, кроме размеренного хода часов. Привычные звуки, которые обезличиваются на фоне повседневной жизни, но превращаются в набат, стоит ситуации резко измениться.
Девушка стремительно сбежала по лестнице. Всюду царил хаос. Все перевернуто вверх дном, выпотрошены книжные шкафы, вспорот диван и стулья, разбиты фотографии. И мертвая Клара на полу. Ее остекленелые глаза смотрели с осуждением. Куда бы Марори ни порывалась пойти – они следили за ней.
Девушка упала на колени, одновременно срывая рубашку, чтобы прикрыть уродливую рану на горле сестры. Слова прощания тонули в рыданиях. За что?
— Не… - раздалось едва слышимое.
Марори попятилась в сторону, едва не обезумев под стремительной волной ужаса. Потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что голос принадлежит матери.
Марори бросилась к ней, трясущимися руками притронулась к ее щекам. Холодные, как у мертвеца. Но глаза широко распахнуты, а губы шевелятся.
— Не… не… - продолжала бормотать Налия.
— Мамочка, - Марори всхлипнула, осмотрелась в поисках телефона. Тот валялся неподалеку - растоптанный в пластиковый мусор чьей-то тяжелой ногой. Ее собственный мобильный остался в комнате. – Я сейчас, потерпи, не умирай, пожалуйста. Я только вызову…
Женщина вцепилась в ее запястье мертвой хваткой, заставила склониться к ней. Девушка стала противна сама себе, что она уже почувствовала сладко-гнилостный запах разложения.
— Ненавижу тебя… - Налии удалось завершить фразу. Ее пальцы причиняли невыносимую боль, выкручивали сустав, словно какой-то средневековый пыточный инструмент. – Они пришли… за тобой… Ненавижу… тебя… Беги, если сможешь…
И женщина выдохнула последний раз в жизни.
Треск только что разлетевшейся вдребезги обыденной жизни Марори оглушил. Жизни, в которой у нее был дом, были брат и сестра, а также пусть не осуществившаяся, но мечта. И мать, которая любила ее, которая бы не сказала перед смертью, что ненавидит. В той жизни она бы не увидела), как ее не слишком умной, но безобидной сестре вспороли горло. В той жизни, где в семейном гнезде Милсов всегда царила безупречная чистота, и каждая вещь лежала на своем месте.