Гитлер и Габсбурги. Месть фюрера правящему дому Австрии

Евреи в родном городе Гитлера, Линце, в том числе доктор Блох, который лечил его умиравшую мать, по виду ничем не отличались от всех других горожан[125]. Казалось, они полностью ассимилировались в австрийское общество. Встреча с нищим хасидом будто открыла Гитлеру глаза на правду, прикрытую фасадом показного еврейского благополучия. Полицейский задержал торговца за попрошайничество. Гитлер охотно согласился свидетельствовать против него. Во время обыска при «бедном» попрошайке оказалась значительная по тем временам сумма в три тысячи крон: он прятал их в подкладке. У самого Гитлера деньги катастрофически таяли, и этот случай запомнился ему как лишнее доказательство еврейского двуличия и стал одним из поворотных моментов жизни. Гитлер часами рассказывал и пересказывал эту историю своему соседу по комнате[126].

Два друга договорились, что, когда через два месяца Август вернется со сборов, они так и будут жить вместе[127]. Гитлер проводил его на вокзал, повторяя «в сотый раз, как ему не хочется оставаться одному»[128]. Неудавшийся студент-живописец пожал на прощание руку удачливому студенту консерватории, круто развернулся и исчез в толпе. Август получил от Гитлера несколько открыток с жалобами на «отшельническую» жизнь[129]. И вот 7 октября 1908 г. правительство Франца-Иосифа сделало заявление, которое как громом поразило и Адольфа Гитлера, и Франца-Фердинанда, и большую часть Европы.

В качестве юбилейного подарка императору, с его согласия, министр иностранных дел объявил, что Австрия включает балканские территории Боснию и Герцеговину в состав империи Габсбургов [130][131]. Вена брала две бывшие провинции распадавшейся Османской империи под управление на тридцать лет. Недавняя революция в Турции, казалось, давала возможность навсегда оставить их за собой. Аннексия присоединяла два миллиона славян к самому многонациональному государству Европы. Гитлер увидел в этом «славянизацию»[132]. Он был убежден, что «антинемецкий правящий дом» снова продал своих немецких подданных[133]. Франц-Фердинанд тоже сердился, но по другим причинам. Более десяти лет он дружески обхаживал российского царя Николая II и опасался, что аннексия настроит Российскую империю против его государства[134]. Громадный восточный сосед Австрии был домом для самого большого количества этнических славян и восточных православных христиан во всей Европе [135]. Николай считал себя покровителем и естественным защитником балканских славян. Экспансия католической империи Габсбургов, его давней политической и религиозной соперницы на Балканах, была чревата войной [136]. Эрцгерцог писал одному из своих военных советников:

Какой смысл бороться с Россией? Даже Наполеон не преуспел в этом. Допустим, что мы разобьем Россию – хотя об этом, мне кажется, не стоит даже и говорить, – но ведь такая победа все равно обернется величайшей трагедией для австрийской монархии[137].

Франц-Фердинанд воплощал военную мощь Австро-Венгерской империи. И чужие, и свои сходились в одном: именно он привел армию империи в XX век и почти единолично создал современный военно-морской флот. Мало кто за пределами ближнего круга Габсбургов знал, что он же возглавлял правительственную партию мира[138]. Эрцгерцог был решительно против аннексии Боснии и Герцеговины и пророчески писал: «Война с Россией прикончит нас! Неужели император Австрии и царь сшибут друг друга с тронов, чтобы открыть дорогу революции?»[139]

Гитлер воображал, что за аннексией стоит злая воля и дьявольский замысел Франца-Фердинанда. На самом деле ее подготовили честолюбивый министр иностранных дел империи барон Алоиз фон Эренталь и его бывший протеже, начальник Генерального штаба Конрад фон Гетцендорф[140]. В ответ на эту меру сердитый эрцгерцог вместе с семьей уехал из Вены в Сен-Мориц и на несколько недель, пока осторожная дипломатическая работа не предотвратила войну, потерял сон и покой. Непосредственной опасности пока не было, но недоверие, страх и ядовитые политические испарения рассеялись по европейским столицам[141]. Император Германии Вильгельм II чувствовал себя лично обязанным дать объяснения и уверения своему кузену, русскому царю Николаю II, и писал «дражайшему Ники»:

Аннексия Боснии и Герцеговины стала истинной неожиданностью для всех, в особенности же для нас, так как нам сообщили о намерениях Австрии даже позже, чем вам… Конечно… эти маленькие государства – ужасная досада… В малейшей похвале из любого угла они сразу же видят повод задирать нос… Искренне, от всего сердца надеюсь, что, невзирая на многочисленные и серьезные трудности, которые придется преодолеть, мирное решение будет найдено; все, что я могу сделать в этом направлении, безусловно, будет сделано. В этом я даю Вам свое слово! Преданный Вам кузен и друг, Вилли[142].

Такую напряженную политическую обстановку застал Август Кубичек, 20 ноября 1908 г. вернувшись в Вену со сборов. Гитлер сказал, что встретит его на вокзале, но так и не пришел. Август пешком добрался до их дома № 29 по улице Штумпергассе и обнаружил, что в их комнате уже живет другой человек. Хозяйка фрау Закрейс сказала, что Гитлер съехал, не оставив адреса[143]. Август нашел себе жилье, возобновил занятия в консерватории и все время искал своего друга. Гитлер никуда не уехал из Вены, но тщательно избегал появляться в тех местах, где они раньше бывали вместе.

Только через несколько лет Август узнал, что с ним сталось. Осмысляя прожитое вместе время, Кубичек потом писал: «Старый имперский город, в котором царила атмосфера фальшивого очарования и иллюзорной романтики, а теперь демонстрирующий явные признаки внутреннего упадка, был той почвой, на которой развивались его общественные и политические взгляды. Все, чем он стал позже, родилось в этой умирающей имперской Вене» [144][145].

4. Лев и овечка

Она была идеальной спутницей столь нервного человека и умела найти к нему подход.

2 декабря 1908 года эрцгерцог Франц-Фердинанд проводил у себя «бриллиантовый юбилей» императора Франца-Иосифа. На блестящем вечернем приеме во дворце Хофбург присутствовали все эрцгерцоги и эрцгерцогини Габсбурги. Не было лишь супруги самого эрцгерцога: в начале ноября она родила мертвого сына и с тех пор не приезжала в Вену. И сам эрцгерцог, и его домашние тяжело переживали эту потерю, но двор Габсбургов не обратил на нее ни малейшего внимания[146].

В тот же вечер в Венской опере давали концерт под названием «Мечта императора». Франц-Иосиф и появился на концерте, и отбыл с него под восторженные овации. В живых картинах участвовал актер, игравший Рудольфа – основателя династии, который жил в XIII веке и мечтал о грядущем величии Австрии. Представлялись сцены королевской свадьбы 1515 г., когда Богемия и Венгрия пришли под корону Габсбургов, разгром Османской Турции под стенами Вены в 1683 г., выступление Вольфганга Амадея Моцарта в 1762 г. перед императрицей Марией-Терезией и ее детьми, Венский конгресс 1815 г. и другие блестящие триумфы в долгой истории империи[147]

125

Ibid., 230.

126

Ibid.

127

Ibid., 232–233.

128

Ibid., 234.

129

Jones, 99–101.

130

Строго говоря, Австро-Венгрия имела на это формальное основание: она получила право на аннексию Боснии и Герцоговины еще по Берлинскому договору 1878 г., которым в дипломатическом отношении завершилась очередная русско-турецкая война.

131

Ibid.

132

Hama