НикитА

Если учесть, что все жили в одном помещении, то сильно распространяться о некоторых особенностях моей жизни не стоит.

Размеры нашей комнаты позволили до некоторой степени обособляться.

Мне выгородили двумя шкафами бессветный закуток у входа – справа от двери в углу.

Там поместились письменный стол с компьютером и кушетка, на которой я спала, большего не требовалось.

Я могла проскользнуть к себе и выбраться обратно незамеченной для большей части комнаты, у себя меня не было видно и я тоже не видела ничего.

Но шкафы, естественно, не доходили до потолка, и поэтому я слышала все: и разговоры и брань и ритмичный скрежет кровати и стоны.

Мама меня не стеснялась: в постели с мужчиной она забывала обо всем.

К тому же она выпивала – немного, но регулярно. Должно быть, общая любовь к спиртному в свое время свела их с отцом.

Ни один приходящий «отчим» не задерживался у нас дольше, чем на полгода.

Каждый из них, несмотря на ее очевидные внешние и внутренние достоинства, стремился найти женщину с более пригодными жилищными условиями – или хотя бы без детей.

Маму это не напрягало.

Она любила новизну, а один и тот же мужчина надоедал так же, как единственная пара туфель.

Но когда я сделалась старше, то стала ей мешать. Это я ощущала чем дальше, чем сильнее.

Причем речь шла не о том, что мама начала меня стесняться. Все обстояло совсем наоборот.

Я стала мешать ей как женщина женщине.

Ведь, как уже говорила, развиваться я стало рано.

Я быстро поняла, что любой нормальный мужчина отличает женщину, которая занимается сексом, от девушки, которая им не занимается. Причем даже если женщине тринадцать лет, а девушке – сорок три.

Поэтому мамины кавалеры с определенного момента стали безошибочно распознавать во мне существо, с которым при условии договоренности допустимо все.

А мое тело, конечно, было более свежим, чем у мамы.

Едва в нашем доме появлялся новый мужчина, как я замечала взгляды, скользящие по моим ногам, пытающиеся проникнуть в вырез домашнего платья или выискивающие границу трусиков на моих ягодицах.

В начале пути я относилась к таким знакам неадекватно.

Точнее, адекватно образу нецелованной школьницы, какой я должна была быть.

Правда, дальше знаков внимание не шло – кроме одного случая, произошедшего, когда я училась в седьмом классе.

Мамы – которая работала не помню где – не было дома, а я собиралась в школу.

Стояло послеобеденное время: в тот год я начала учиться во вторую смену.

Сожительствующий с ней Михаил – не то шофер, не то экспедитор – был на больничном, тихо лежал на кровати и смотрел телевизор.

Он подгадал момент, когда я сняла домашнее платье и собралась натянуть школьное: возник в моем закутке и набросился зверем.

От неожиданности я сначала онемела и не оказала сопротивления.

Но потом пришла в себя.

Когда Михаил, держа меня одной рукой за оба запястья, второй расстегнул брюки, я извернулась и нанесла удар коленкой.

Опыт общения с мужчинами на тот момент у меня имелся.

Я любила секс, но никогда не позволяла ничего без моего согласия, умела сопротивляться и знала, куда надо бить.

Схлопнувшись, как телефон-раскладушка, претендент на мою недевственность выскользнул вон, а я принялась одеваться.

На самом деле этот Михаил мне в общем нравился.

Статный и красивый, он почти не пил.

И, надо сказать, я его понимала: выносить запах юной девчонки целыми днями и даже по ночам в «шаговойдоступности» при том, что с ее матерью ничего серьезного не связывает, было не лучшим испытанием для здорового мужчины.

Проведя полдня в неудобном старом лифчике, поскольку пришивать оторванную застежку к новому не было времени, я вспоминала эпизод.

И впервые думала, что мамины сожители тоже люди, равно как и я тоже человек.

Но додумывать до конца я не стала, потому что к вечеру на левой груди проявился синяк.

Я показала это маме – она не стала ничего обсуждать, но Михаил исчез, как будто его никогда не было.

Все-таки мама меня любила.

Следующий – Анатолий – появился у нас лишь через три недели и меня не трогал.

Как не трогали и все последующие.

Но после Михаила я стала ощущать, что мама рассматривает меня как конкурентку. И в общем ее понимала: ведь она все-таки уже шла вниз, а я поднималась вверх.

Хотя, конечно, о моей женской жизни мама не догадывалась. Она была слишком занята собой, а я умела все скрывать.

В последнее время я понимала, что мама спит и видит, как дотянуть меня до восемнадцати лет и выпихнуть замуж.

Все равно за кого – лишь бы освободить квартиру и остаться на свободе со своими мужчинами.

2

Сейчас у нас жил очередной мамин поклонник – Олег.

Он отличался от прочих тем, что при мамином умственном уровне ею интересовались мужчины с внешностью Ивана-дурака, а этот выглядел благородно.

И вообще Олег казался почти интеллигентным человеком.

С ним можно было приятно поболтать, чем я и занималась, сидя вечерами на кухне.

Во время разговора он пялился на мои коленки.

Но они у меня были настолько красивыми, что если бы мужчина на них не смотрел, я бы обиделась.

Мама относилась к нему серьезно – причем, как мне казалось, заслуженно.

Как-то раз, изрядно приняв шампанского, мама сказала, что Олег готов на ней жениться.

Я не была уверена, что это так, но мама не шутила подобными вещами. Да никто и не нравился ей самой так сильно в качестве потенциального мужа.

Про отца мама никогда не вспоминала, его словно не было.

Когда его посадили, мама оформила развод и выписала из квартиры. Кажется, она даже не ездила в Удмуртию на свидание с ним.

Мамина глупость не распространялась до непонимания факта случайности своей связи с этим человеком. Крест на себе она не поставила и хотела выйти замуж еще раз, начать другую жизнь.

Я тоже этого хотела.

Честно говоря, мне надоело слушать мамины оргастические стоны и вдыхать запахи, текущие из-за шкафов.

Я все чаще стала думать о том, что ничем не хуже других и имею право на нормальную жизнь.

Хотя и понятия не имела, как могу обустроить эту жизнь – отдельно от мамы, чисто для себя.

Олег был разведен.

У него имелась крошечная не то квартирка, не то комнатка в другом районе. Я надеялась, что в случае маминой женитьбы молодые останутся у нас, а меня отселят туда с пенсионом, минимальным для выживания.

Я была готова оказаться хоть за тридевять земель, питаться развесными крабовыми палочками и учиться в какой угодно школе, лишь бы меня никто не трогал.

Жить при маме мне надоело.

И еще больше я чувствовала, до какой степени мне надоели сверстники. Меня стало тянуть к взрослым мужчинам.

Видимо, я прошла время молодости, не выйдя из юности, и подросткового мне уже не хватало.

При этом допускать что-то с приживающими мужчинами я не могла: маму я не уважала, но расстраивать не хотела.

Лучшим вариантом для меня оказалось бы переехать куда угодно, найти взрослого состоятельного любовника, который иногда подкидывал бы денег, и жить в свое удовольствие.

Я не сомневаюсь, что за такой взгляд на жизнь меня назовут проституткой.

Но на самом деле проституткой является любая замужняя женщина, которая зарабатывает меньше мужа и живет за его счет – штамп в паспорте ничего не меняет.

Однако и с Олегом в отношении мамы все обстояло непросто: он ни с чем не спорил, но ничего не предпринимал.

У меня сложилось мнение, что с мамой он переживает какой-то необходимый кусок времени – типа карантина после чего-то нехорошего – а потом махнет хвостом и найдет подругу помоложе.

Похоже, мама думала так же, потому что изо всех сил пыталась укрепить его около себя.

В стремлении создать семейный комфорт она отселила меня на кухню.

По ее указанию Олег купил узкий диван, раскладывающийся вперед, и поменял дверь комнаты на более глухую.