Без души

Вопрос в том — захочет ли? То, что я успел узнать о ней, говорило в пользу того, что Пресветлой матери куда интереснее играть с куклами, когда те знают о своем настоящем положении.

— Теперь ты мстишь, господин?

Эрик уже поднялся с колен, смотря на меня совсем по—другому. Новое слово давалось ему с заметным трудом, заставляя запинаться и упрямо хмуриться.

Иногда смерть не становиться достойной наградой врагу. Ведь не зря говорят: каждому своё. Если человек не боится смерти, его наказывают жизнью. Если он привык повелевать — ставят на колени. Мастер как никто гордился своим положением, не признавая над собой никого, кроме безумной госпожи. Ему пришлось пересмотреть свои взгляды. Ведь теперь он знал,  что может быть что—то куда хуже смерти — Бездна, которая может в любую секунду вырваться на свободу, стоит мне чуть—чуть ослабить контроль.

— Мне не остаётся ничего другого, Эрик. Если я перестану ставить перед собой цели и двигаться к ним — все потеряет смысл. Я остановлюсь и не смогу сделать ни единого шага —  не захочу. Но я заключил договор и больше не принадлежу себе. А значит, пока есть время, могу успеть сделать хоть что—то, что в моём сознании будет ассоциироваться с удовольствием. Одно дело родиться без души — тогда мир будет восприниматься совсем иначе и никаких альтернатив не станет. И совсем другое, когда её отбирают насильно. Человек, ослепший в результате глупой случайности, всё равно где—то там, в темноте продолжает видеть яркие картинки: солнце, дом, лица любимых людей. Так и я помню, что значит слово — «чувствовать»… — сознание продолжает работать на ассоциациях, анализируя происходящее.

— Тогда я ещё больше не понимаю, зачем тебе это… — покачал головой Эрик, — ты говоришь, что был спасителем, что убил меня. Если не смотреть тебе в глаза, то рядом со мной стоит безумно уставший мальчик — обычный,  смертный человек. Если ты помнишь, если ассоциируешь, то не проще ли отвернуться и уйти? Этот мир принёс тебе только боль, так не береди память, путешествуй по другим мирам — они все открыты для тебя. Зачем вместо того, чтобы попытаться что—то  исправить, ты  делаешь всё, чтобы сорваться с последней ступени в Бездну? Ты странный, господин.

— Обычный смертный мальчик давно мертв. Они убили его… Теперь есть только монстр, которому не нужны ни другие миры, ни забвение, ни прощение. Да, когда—то я мечтал о смерти. И умер. Я давно мёртв, и мне больше нечего терять. Сначала я расплачусь с этим миром,  а потом примусь за тех, что решили, что Бездну можно сковать договором. А ты, Эрик,  поможешь мне в этом…

— Буду  рад, господин, — по—детски счастливо улыбнулся тёмный мастер.  

— В таком случае мне  пора, пока остальные не хватились своего лорда—спасителя… — я уже повернулся к двери, как меня догнал ещё один недоуменный вопрос мастера.

— Ответь, зачем ты путешествуешь с ними, если собираешься убить? Это игра?

Да, я ожидал этого вопроса и хорошо, что появился повод на него ответить…

Когда—то:

Если сначала изменения практически не были заметны, то сейчас…

Впрочем, неконтролируемые приступы и кошмары прекратились. О том, что во мне находилась часть тёмного мастера, теперь ничто не напоминало. Иногда я подолгу размышлял, что же заставило его успокоиться. В какие—то моменты я был готов поверить, что через некоторое время продолжительных припадков Эрик смог бы перехватить управление над моим сознанием — ведь у него замечательно получалось манипулировать людьми.

Очень часто я видел во снах воспоминания из его детства. И в них тёмноволосый синеглазый мальчик вовсе не был чудовищем. Он страстно любил читать, мечтал о настоящей дружбе и так странно и пугающе знакомо боялся темноты. Он бродил по пыльным коридорам громадного города, подолгу сидел на большом пирсе, ненавидел царящий в его обители холод. Изредка в воспоминаниях проскальзывали мысли о мести этому миру, который обрёк его на становление мастером — подарил Бездне, не оставив выбора. Но даже я понимал, что это была необходимая мера, по—другому выжить было бы просто невозможно. А что ещё мог делать слабый ребёнок, как не цепляться за такую странную, жестокую жизнь? Именно поэтому он был так беззаветно предан безумной госпоже — это всё, что у него оставалось,  и на что он мог надеяться,  не согласившись следовать за толпой.

И пусть время давно стёрло следы этого мальчика, оставив только кровожадного монстра, его воспоминания лучше всего показывали, что нельзя родиться злом — им можно только стать, когда остаётся всего одна дорога: длинная—длинная лестница вниз. Пусть даже спуск на дно может доставлять истинно—восхитительное удовольствие от чужой боли.

Могло показаться, что Эрик искушает меня. Переманивает на свою сторону, пытается завладеть моим разумом окончательно. Но ничего не происходило. Дни сменялись днями. Каждый раз, когда я смотрел на свою дочь, мне казалось, что даже если бы мне и предложили что—то изменить, я всё равно оставил нашу жизнь с Ирэн такой, какой она медленно текла в тихой деревушке.

Первое сомнение закралось в моё сердце, когда Эллин исполнилось полгода. Я с улыбкой глядел, как Ирэн кормит нашу дочь, и вдруг знакомый тихий голос вкрадчиво прошептал над самым ухом: «А вашу ли?». Я только рассмеялся. Ирэн не могла мне изменить… да и с кем? Подобная мысль даже развеселила меня.

«А она и не изменяла тебе…» —  усмехнулся голос в моём сознании. Казалось, тот, кто говорил, встал за моим левым плечом. «Не забывай, что ты не один находишься в этом смертном теле. И то, что тёмный мастер проявил себя недавно, ничего не значит. Он всегда был в тебе… Ещё до вашей встречи нити ваших судеб были переплетены слепой госпожой в единое полотно… Не забывай это, Серег. Вы — одно…».