Архивы Блэквуда. Незримые

– По крайней мере, речь у вас не нарушена. А в остальном?

Старик снова поморщился:

– Потеря обоняния, вкусовых ощущений. Постоянный гул в ушах. Но мне еще повезло. Врачи сделали томографию и нашли бляшку в области сердца. А еще грыжу. Не самая радужная картина.

– Да, картина не радужная, – эхом повторила Одесса.

– Вы ведь из Нью-Джерси, верно?

– Точно. Меня… хм… – Одесса решила не вдаваться в подробности и сменила тему. – За вами по-прежнему числится кабинет в управлении Б-К.

Соломон кивнул, глубокие морщины на лбу двигались в такт его гримасам.

– Числится, только наведываюсь я туда не часто.

– Заметно. – Одесса вымученно улыбнулась. – Никак не возьму в толк: официальный пенсионный возраст для агентов – пятьдесят семь лет, правильно?

– Конечно, – подтвердил Соломон. – Официально я давно на пенсии.

– Тогда зачем вам кабинет?

– На всякий случай.

Одесса кивнула, хотя ответ старика ясности не добавил.

– Наверное, я не совсем понятно выразилась. Они что, забыли про ваш кабинет?

– Скорее, про меня. – Старик растянул губы в улыбке, обнажив крупные расшатанные зубы. – Мой офис отдают вам?

– Нет. Мне просто поручили разобрать его. – Одесса руками указала на коробку. – Вот, принесла ваши вещи. Правда, набралось их не много.

Соломон не удостоил коробку вниманием, его взгляд был прикован к гостье.

– Почему этот акт милосердия поручили именно вам?

Она улыбнулась шутке и нехотя призналась:

– Меня временно перевели на канцелярскую работу.

Соломон удовлетворенно кивнул.

– Производственная травма или дисциплинарное взыскание?

– Административное разбирательство. – Одесса озвучила фразу, не дававшую ей покоя ни днем ни ночью.

– Превышение полномочий?

– Пока трудно судить.

– Ясно. – Старик покосился на работающий телевизор. Похоже, он успел посмотреть выпуск новостей о зверской расправе в Монклере. Когда пазл сложился, отставной агент уставился на Одессу чуть ли не с благоговением, однако смысл его взгляда открылся ей много позже. – Перестрелка в доме помощника губернатора, – произнес Соломон. – Хозяин обезумел и растерзал практически всю семью, за исключением одного.

Одесса потупилась:

– Да, сэр.

– Ваш напарник пытался зарезать уцелевшего ребенка, и вы его застрелили.

Зажмурившись, Одесса кивнула.

– Агент Соломон, мне бы не хотелось…

– …Это обсуждать, – подхватил старик.

– Именно, сэр.

– Ну разумеется. Однако у меня к вам кое-какие специфические вопросы.

Одесса не сомневалась, что тема закрыта, и сейчас с недоумением воззрилась на старика.

– Первый вопрос касается вашего напарника, – спокойно продолжил Соломон. – Он ведь штатный агент. Полагаю, раньше за ним не наблюдалось приступов агрессии?

Одесса покачала головой:

– Никогда.

– Убийца погиб первым.

– Я его застрелила.

– Уже тогда вы не заметили в поведении напарника ничего… необычного?

Разговор начинал действовать ей на нервы.

– Пожалуй, да. Но мне бы не хотелось…

– Понимаю, вам неприятно, но все-таки позвольте мне продолжить. Это крайне важно. Когда вы выстрелили в напарника, с ним… точнее, с его телом не происходило ничего странного?

Одесса медлила. Глупо откровенничать с посторонним человеком, тем более адвокат посоветовал ей держать рот на замке. Однако искушение ответить оказалось слишком велико.

– Я видела какую-то рябь, похожую на испарения.

– А запах присутствовал? Такой маслянистый?

Откуда он узнал?

– Да, пахло горелым припоем, – выпалила Одесса и моментально пожалела о сказанном. – Хотя я испытала сильный стресс и не могу утверждать наверняка…

Однако Соломон не спешил давать оценку ее словам, он напряженно думал.

– Вы не заметили в доме самодельного алтаря?

Алтарь? Что за чушь!

– Нет, не…

– Алтарь. Рака. Вероятно, не в доме, а в гараже или надворной постройке. Вспоминайте. Металлическая урна или сосуд…

– Меня отстранили от расследования, – перебила Одесса. – Из-за неправомочного выстрела. Кроме того, дом не принадлежал Питерсу, – по крайней мере, жил он совсем в другом месте.

– Такой черный котел, вероятнее всего чугунный, – гнул свое Соломон. – По незнанию можно спутать с большой вазой или мусорным ведром. Если заглянете внутрь, найдете человеческие волосы, кости.

– Кости? – переспросила Одесса.

– И кровь… В общем, мимо не пройдете, – заключил старик.

– Агент Соломон, – голова у Одессы шла кругом, – я здесь совершенно не за этим. Дело касается вас.

– Меня? За меня не беспокойтесь. Я лишился вкуса, обоняния, в мозгу зреет огромная грыжа. В общем, полный комплект. Попить не дадите? – Старик ткнул в лиловый кувшинчик на передвижном столике. Одесса плеснула теплой воды в пластиковый стакан и протянула больному. Тот дрожащей старческой рукой поднес стаканчик к губам. – Вам понадобится помощь в расследовании.

– Бюро уже назначило мне адвоката.

– Речь не о вашей защите, а о расследовании.

Одесса не сразу сообразила, к чему он клонит.

– Событий той ночи? Нет, я туда не полезу. Не могу.

– Придется, если хотите выяснить, что действительно произошло. И я знаю, кто вам поможет.

– Спасибо, агент Соломон. – Одесса старалась говорить вежливо, но вместе с тем настойчиво. – Но пусть Бюро делает свою работу, а я займусь своей. Кстати, мне пора… – Она попятилась к двери, горя желанием поскорее унести ноги.

– Напишите письмо, вкратце изложите ситуацию и попросите о помощи. Пишите на бумаге. Просто, без прикрас. Обозначьте суть проблемы. Лаконично. Без утайки. Попросите помочь. Листок согните пополам, точно посередине, и положите в обычный конверт шесть на девять дюймов. Формата А5. В строке «Адресат» укажите – диктую: «Хьюго Блэквуду, эсквайру. 131/2 Стоун-стрит. Район Уолл-стрит». Знаете?

Одесса выждала, когда старик закончит, и помотала головой.

– Одна из старейших улиц Манхэттена. Слушайте, агент. Слушайте и запоминайте. Между зданиями в стену вмурован черный почтовый ящик. Без номера и опознавательных знаков. Человек несведущий в жизни не найдет. Незаметный – точнее, забытый. Опустите в него конверт – лично. Такой своеобразный акт смирения, покаяния. Бросьте письмо в прорезь и уходите. Он сам вас найдет.

Старательно изображая задумчивость, Одесса кивнула. Сердце разрывалось от жалости и сострадания к старику, утратившему разум в результате инсульта. Теперь понятно… почему ничего не понятно.

– Повторите, какой адрес? – участливо спросила она.

– 131/2 Стоун-стрит.

– Ага. – Одесса прикинулась, будто запоминает.

– Вы выполните мою просьбу? В точности как я сказал?

– Обязательно, – заверила Одесса. – Спасибо вам огромное. А как мне…

– Если просьба искренняя, если все обстоит так, как я думаю, он непременно появится.

Соломон не сводил с нее глаз. Одесса надеялась обвести старика вокруг пальца, но под его ненавязчиво-пристальным взглядом ей вдруг стало совестно. Отставной агент отвернулся и уставился сквозь грязное стекло верхнего этажа на серое небо.

– Вам сейчас нелегко, – заговорил он. – Пытка вставать по утрам, чистить зубы. Всякий раз, глядя на себя в зеркало, вы вспоминаете тот выстрел и мечтаете все исправить.

Одесса завороженно наблюдала за его профилем. Старик рассуждал на удивление здраво и, казалось, видел ее насквозь.

– Люди зовут это раскаянием, а я – голосом разума. В такие моменты мы по-настоящему осознаем, что всякое наше действие или бездействие влияет на других. Все мы соучастники. Только совершаем не преступления, а дурные поступки. Их не избежать. Завтра, когда вы подойдете к зеркалу и начнете чистить свои белоснежные зубки, подумайте, зачем вы это делаете. Не ради здоровья полости рта, нет. Вы умываетесь, расчесываетесь, мажете маслом тост, предвкушаете новый день. Все это суть обращения, воззвания. Медленные, микроскопические шаги, приближающие нас к высшим силам. Так постепенно, мало-помалу мы взываем к ним. Но вот какая штука: иногда не мы взываем, а призывают нас. – Желтоватые глаза уставились на Одессу. – Признаться, я ждал посетителя, но точно, черт возьми, не тебя.