Архивы Блэквуда. Незримые

После дознания ее обещали отвезти домой на служебной машине. Одесса в полном одиночестве спустилась в гараж и вдруг услышала трель мобильного. На экране высветилось имя абонента: «Мама».

Одесса содрогнулась. Только не это! Вероятно, до матери уже дошла информация – через СМИ, например, – и ей не терпится узнать все из первых рук, а Одесса совершенно не настроена обсуждать свои проблемы. А может, мама не в курсе, звонит просто поболтать (впервые за почти две недели), и, если утаить от нее правду, обид потом не оберешься. Почему ты мне не сказала?! Бесконечные упреки. Чувство вины. Да, вины. Мир Одессы рухнул, однако мама умудрится свести все к собственной персоне. Могла бы поделиться с матерью!

Нет, трубку она не возьмет. Не сейчас. Но и переадресовка вызова на голосовую почту ее тоже не спасет.

Никогда не спасала.

Одесса направилась к выходу. Ни в какую машину она не сядет, точка. Подойдя к двери, Одесса ускорила шаг, опасаясь, что ее заметят и окликнут.

Выскользнув на улицу, она миновала два квартала и лишь тогда смогла вздохнуть полной грудью. Попутно послала эсэмэску Линусу: «Не валяй дурака, иди на работу. Дознание кончилось, все нормально». Небо заволокло серыми дождевыми тучами, однако на землю пролилось лишь несколько холодных капель.

Стараясь держаться подальше от опасных прибрежных кварталов, Одесса бесцельно шагала на север, мимо автомоек и салонов сотовой связи, мимо бакалейных лавок и изрисованных граффити пустых витрин. Она уже начала уставать от разбитых тротуаров и безликих улиц, когда впереди возникло кладбище Маунт-Плезант – оазис тишины в беспокойном городе.

У ворот в готическом викторианском стиле стоял каменный указатель с выбитой датой «1844». Одесса бродила по извилистым тропинкам, среди надгробий, романских часовен и изысканных склепов. Здесь царила особая атмосфера.

В голове роились мысли – разрозненные, путаные. Перед внутренним взором то и дело всплывала досадливая гримаса Линуса, когда она рассказала про сущность… фантом… нечто покинувшее бренное тело Леппо. Как бы ей хотелось не поверить собственным глазам, выбросить тот момент из памяти. Забыть как страшный сон.

Внезапно желудок свело от голода. Одесса отыскала доминиканский ресторанчик и заказала жареную курицу с рисом. Самое отрадное – ресторан ничуть не походил на «Поварешку», где они в последний раз ужинали с Леппо.

Уолт, какой бес в тебя вселился?

В Харрисон Одесса вернулась до заката. Ноги гудели после долгой прогулки, ступни словно натерли наждаком, однако усталость как рукой сняло при виде толпы перед домом. Одесса не сразу сообразила, что к чему, но в следующий миг ее осенило; тело откликнулось мощным всплеском адреналина: «бей или беги».

Здание оцепили репортеры. Вдоль дороги выстроились новостные фургоны. Охотники за сенсациями собирались взять ее измором. Точно так же они осаждали Питерса, когда грянул скандал. Теперь Одессе предстоит испытать это на своей шкуре.

Подобно грабителю с полными карманами добычи, заметившему вдалеке патруль, она развернулась на каблуках и зашагала прочь. По спине струился холодный пот. Только бы ее не окликнули и не бросились в погоню! Значит, все уже в курсе про шальной выстрел и кто его совершил. Переведенный в беззвучный режим мобильник валялся в сумочке и наверняка разрывался от голосовых сообщений. Одесса почувствовала себя загнанным зверем и смахнула набежавшие слезы.

Привычная жизнь рухнула, и, судя по вспышкам телекамер вкупе с толпами репортеров, к прошлому уже не будет возврата.

В попытке выиграть время Одесса завернула в Харрисонскую публичную библиотеку. Блуждая по тихим, прохладным залам, среди многочисленных шкафов, она мысленно перенеслась в детство, проведенное в Милуоки, штат Висконсин, где библиотеки считались чуть ли не святынями. Запах старых страниц, холодные металлические стеллажи, гладкий плиточный пол. В библиотеках искали не только знаний, но и уединения. Одесса устроилась в уголке и долго сидела не шелохнувшись. Сотовый лежал в сумочке, точно радиоактивный элемент, заключенный в свинцовую оболочку; стоит сорвать печать, и вредоносные лучи вырвутся на свободу, отравят организм. В отчаянии Одесса оплакивала загубленную карьеру, свое безмятежное существование, смерть Леппо. Мимо сновали ребятишки; Одесса невольно зажмурилась под наплывом воспоминаний о растерзанных детях Питерса.

На стене ожил громкоговоритель: «Закрываемся через пятнадцать минут». Одесса содрогнулась. Взгляд упал на часы. В душе теплилась надежда, что журналистам – по крайней мере, телевизионщикам – надоест ждать. В сумерках Одесса направилась к дому, сжимая в кулаке ключ. По счастью, ни репортеров, ни новостных фургонов поблизости не наблюдалось. Одесса без приключений добралась до вестибюля и поднялась в квартиру.

Наутро телефон разрывался от сообщений. Одесса проигнорировала девяносто процентов абонентов, но один звонок все-таки прослушала. Начальник велел ехать на службу не в Клермонт, а в нью-йоркский головной офис. На метро Одесса добралась до Трайбека, и на протяжении первых двух дней ее временного назначения руководство с двадцать третьего этажа силилось подыскать ей занятие. Поначалу Одесса старательно изображала бурную деятельность, однако под конец второго дня смирилась и бесцельно таращилась в окно. Сотрудники не перемолвились с ней ни единым словом.

На третий день офис опустел – все отправились на похороны Уолта Леппо. Одесса не смогла заставить себя пойти. Вряд ли ей обрадуются. Какое мучение – сидеть за пустым столом, пока за рекой отдают последние почести и предают земле твоего товарища.

Мать продолжала звонить. Одесса поддерживала связь с четырьмя братьями и сестрами эсэмэсками (территориально ближайший родственник обитал неподалеку от Цинциннати, штат Огайо), но отделывалась банальными фразами: «Все в порядке, в выходные обязательно наберу». Конечно, они беспокоились, но перспектива обсуждать с ними наболевшее повергала ее в панику. Со звонком матери ей повезло. Судьба смилостивилась, и Одесса попала на голосовую почту.

«Привет, мам. Прости за молчание, закрутилась. Сама понимаешь. Неделя выдалась кошмарная, не знаю, чем все закончится. Со мной все нормально, ну относительно. Обязательно позвоню тебе, как освобожусь, но загадывать не хочу. Столько всего навалилось. Ладно. Пока».

Остаток дня она провела в одиночестве за пустым столом.

Назавтра ей наконец придумали задание – съездить через Ист-Ривер в Кью-Гарденс, где располагалась резидентура Бруклин-Куинс. У отставного агента случился удар, и Одессе поручили разобрать его кабинет. Она понятия не имела, почему за отставным агентом по-прежнему числился собственный кабинет, однако решила, что в ее положении не стоит задавать лишних вопросов.

Как и следовало ожидать, комендант в Кью-Гарденс не знала ни о грядущем визите, ни о каком кабинете идет речь. Из шкафчика в копировальной комнате женщина выудила связку разрозненных ключей и, вручив их Одессе, неопределенно мотнула головой в сторону вестибюля.

Нужная дверь обнаружилась в самом конце коридора, по соседству с пожарной лестницей. Одесса оглядела безликую створку и подергала ручку. Заперто. Она стала перебирать связку, прикидывая, сколько времени уйдет, чтобы подобрать искомый ключ. По закону подлости он наверняка окажется в числе последних.

К счастью, кабинет располагался в укромном уголке, вне зоны видимости персонала. Одесса позаимствовала с чужого стола скрепку, сняла с холодильника в комнате отдыха прямоугольный магнитик, рекламирующий доставку пиццы, и вскрыла немудреный замок.

В глухом помещении без окон пахло затхлостью. Одесса щелкнула выключателем. Под потолком вспыхнула голая лампочка и, замигав, перегорела. Похоже, не наведывались сюда давно.

На столе тосковал письменный набор из кожзама; книжная полка с пустыми папками на кольцах – часть выстроена в ряд, другие валяются на боку; выцветшие акварели на стенах, оставшиеся от предыдущего владельца.