Страница 99 из 100
Звёзды сместились, и призрак возник одолонь.
Взял мою руку и долго смотрел на ладонь. 1252.формат.
Мне хорошо и совершенно нестрашно. Вдруг, рядом женщина. Слышу её голос:
– Не уводите его, он мне нужен.
Мы останавливаемся. Я открываю глаза и вижу испуганное лицо медсестры:
– Ну, наконец-то, ну, слава Богу, как Вы?
Я рассказываю ей сон, она внимательно выслушивает и говорит:
– Ищите эту женщину.
Ах, юдоль моя гореть! Но зачем устами ищем
пыль, гонимую кладбищем, знойным пламенем стереть? 1253.формат.
А я чувствую, что женщину эту когда-то встречал, лицо её мне знакомо. Всю голову сломал.
В синем небе не видно следов.
Кто-то ходит, стирая следы. 1254.формат.
И ты знаешь, через несколько месяцев вспомнил.
В ту зиму снега было мало. 1255.формат.
Вспоминай, - в 2005 году мы никак не могли отчитаться за два миллиона бюджетных денег. Я тогда раза четыре в министерство ездил, а она там - начальник отдела бюджетного финансирования, на семь лет меня младше. Тогда и познакомились.
Хоть ты и был в это время другою любим,
мы встретились. 1256.формат.
Хватаю трубку, звоню Серёге:
– Такая-то работает?
– Работает.
– Замужем?
– Нет.
– Дай телефон.
Она до сих пор свою честь бережёт,
а больше ей нечего делать. 1257.формат.
Перезваниваю:
- Так и так, можно к Вам зайти?
– Пожалуйста.
Покупаю букет цветов и на всех парах к ней.
Так и стоит, прикрывая одною рукою
белые горы, а тёмный пригорок — другою. 1258.формат.
Рассказываю, всё как на духу и жду ответной реакции. А она спокойно так говорит:
– Что ж, давайте попробуем.
Шопот, ропот, неги стон,
краска тёмная стыда. 1259.формат.
Я к ней и переехал. Квартира тут неподалёку.
- Брак зарегистрировал?
- Нет, предложил повенчаться, но Ленка не захотела. Так и живём.
В сердце поэта есть тьма, но не самая тьма,
если б он видел всю правду, сошел бы с ума. 1260.формат.
А Андрея своего я похоронил. Месяцев шесть уже прошло. Диагноз один-в-один, как у Райки Горбачёвой. Спасибо Лужку, помог с медициной, иначе – полный абзац. Я стихотворенье написал.
-Ты?
- Ну, да. Называется «Сирень».
Я помню с детства этот цвет, его нельзя ни с чем сравнить,
сирень, сиреневый цветок, тебя нельзя никак забыть,
сирень, сирень, первый цветок, ты радуешь глаза мои,
мне Богом послан лепесток, как символ веры и любви. 1261.формат.
- Слушай, давай, водки выпьем.
- Спасибо, не пью. На Новый год только шампанское пригубил, и всё. Да и пора мне.
Так он кричал, а кому — неизвестно. 1262.формат.
NN ушёл. Я достал из шкафчика початую пол-литру и выпил «Русского стандарта». Один стопешник, а надо бы два.
И мглою бед неотвратимых
грядущий день заволокло. 1263.формат.
Уже под католическое Рождество я разбирал старые, так называемые общие тетради с дермантиновыми переплётами противного светло-коричневого цвета и в одной из них увидел стих. Много лет назад Моисей (тогда он был влюблён в Ш.) сочинил его под впечатлением от фильма Тарковского.
И пили мы из чаши,
пили радость и опьянение телесной мятой,
и менялся старинный мир
звучанием предсвадебной кантаты,
и ты была,
но был ли я тогда?
Была лишь жизнь,
и я был этой жизнью,
началом, совершенством бытия. 1264.формат.
Всё бы замечательно, да, записав эти слова, я полудетской рукой вывел на том же листе иллюстрацию – чёрный замкнутый абрис пустотелого креста, который воспарил тогда в молочной белизне надстрочья и по сей день царит там над рифмами Моисея, как в иной книге малоугольная звезда царствует над святыми текстами.
Чьё мне спасение дороже? 1265.формат.
Ещё среди тетрадок лежит записка от маминого брата. Бабушка сохранила каракули своего мальчика, выведенные полудетским почерком на рваном куске коричневой крафт-бумаги.
Дорогая мама. Я пошёл на фронт. Я не попрощался с вами потому, что боюсь слёз и вообще мне неприятна сцена расставанья. Мама если ты напишешь дяди Миши чтоб он меня не принимал я пойду в другую часть. Мама пускай Неля отнесёт мои книги в библиотеку. Они лежат на этажерке (зачёркнуто) тумбочке для цветов. Библиотека находится в нашем техникуме. Пока досвиданья. Крепко всех целую. Твой непослушный сын. 21/VI-43 г. 73.руст.
Гортань моя суха. 1266.формат.
Юлька отдала мне наручные часы угольно-чёрного цвета корпуса, в которых Лёха сигал с лодки в пучину мутного Азовского моря, когда на Должанской косе мы устроили летний сейшн с семьями. Дома я приторочил часы к вешалке рядом с жёлтым номерком из гардероба «Онего-палас». Часы висят так, что минимум два раза в день я натыкаюсь на них взглядом. Идут, собаки, минута в минуту, что характерно.
А я все слушаю и слышу, их голоса припоминая...
Я говорю про Павла, Мишу, Илью, Бориса, Николая.
И не о том же речь, что я их мог, но не сумел сберечь,