Страница 151 из 165
Если тебе попадутся на пути эти смешные люди, которые решат продолжить мой календарь, а такие обязательно найдутся, скажи им, что это для них невозможно. Они не могут знать и учитывать всех моих расчётов и будут своим «творчеством» только порочить моё имя.
Собакин замолчал. Все молчали тоже. Катя тихонько плакала. Вильям Яковлевич погладил её по голове и сказал:
- Граф никогда ещё не ошибался в своих предсказаниях, хотя и очень отдалился от нас. Следовательно, вы сейчас узнали будущее, о котором даже не подозревают миллионы людей в мiре. Не плачь, дорогая, всё будет хорошо. Я поеду в Англию, куплю там дом и вернусь за тобой.
- Неужто так и будет? – наконец обрёл дар речи отец Меркурий. – Россия, такая великая и огромная, и чтобы в одночасье развалилась?
- Почему же в одночасье? – возразил потомок Брюсов. – Сначала будет война на Дальнем Востоке, потом революция, которую, правда, быстро подавят, потом война мiрового значения, о которой пишет граф, а уж только после этого наступит развязка. Впереди ещё лет пять тишины.
- А если разгласить это послание и тем самым предотвратить неизбежное? – неуверенно спросил отец Меркурий.
- Скажите, дядя, вы можете изменить окружение Государя Императора? Нет? А изменить дворянство, которое в 61-ом году на выкупные деньги за крепостных крестьян гуляло в Европе так, что дым стоял коромыслом, вместо того, чтобы на эти капиталы делом заняться в своём Отечестве? А что вы скажете о нашей безумной интеллигенции, которая в первых рядах раскачивает государственную лодку? Правильно говорят в народе: «Когда Бог хочет наказать, то отнимает разум». А вы, сами, почему собрались уезжать? Молчите. А я скажу. Даже, если вы будете в голос кричать о том, что узнали – вас не услышат, а посчитают сумасшедшим. Совсем недавно вы меня убеждали, что наша жизнь никуда не годится, и ссылались на оптинского старца, который сказал вам хоть и мало, но нечто подобное тому, о чём вы сейчас услышали. И что? Что-нибудь изменилось? Ничего подобного. Лично вы – уезжаете в Канаду.
- Человек один – слаб, а надо действовать сообща. Ещё не поздно, – вступил в разговор Ипатов.- Ведь, как говорится, «кто осведомлён – тот вооружён».
- Простите, Александр Прохорович, у меня, к сожалению, нет времени на пустые разговоры. Перейдём к делу. На днях я уеду. После всего услышанного, вы остаётесь у меня на службе?
Ипатов кивнул.
- Отлично. Конечно, я переживаю, что приходится вот так, вдруг, оставлять вас одних. Но, что поделаешь, - судьба. А с ней, как известно, не спорят, а договариваются. Теперь о вас, дорогой отче. Вы твёрдо решили ехать?
- Теперь уж и не знаю, – развёл руками монах. - Смутило меня письмо графское, ох, как смутило. Хотя, у меня нет сомнения в том, что Православная Церковь до скончания времён не упадёт: врата ада её не одолеют, но, ежели впереди такая беда – надо дома быть, а не крысой бежать с корабля туда, где спокойнее.
- Это вы в мой огород камень бросили? – махнул на себя рукой Вильям Яковлевич, да так, что от «Чёрного сердца» искры брызнули.
- Что ты, Вилли, Господь с тобой! У каждого своя дорога и свой ответ пред Богом. Я про себя думаю. С монаха спросу больше: я обеты давал. Помнится, году в восьмидесятом…
- Виноват, - с озабоченным видом остановил его племянник, – поговорим позже. У меня очень много дел и совсем мало времени, – и ушёл из дома, хлопнув дверью.
- Выходит, что живём мы с вами на излёте, – подал голос Канделябров, привычно стоя у косяка двери. – Не знаю, как вам, а мне вот ещё что любопытно: кто такой «Служитель»? Выходит, что помимо родни и Ордена, у графа были ещё доверенные лица и приобрёл он их, понятное дело, не сейчас.
Ему никто не ответил: всем было не до того.
***
Ипатов сидел в своём углу и, закопавшись в счетах и канделябровых каракулях на замасленных бумажках, суммировал хозяйственные расходы по месяцам.
- Денежки счёт любят. Будем определяться, на какие средства жить, – объяснил задачу Спиридон Кондратьич.
Занятие было муторное, но простое: Собакин научил Александра Прохоровича пользоваться арифмометром. Производя скучные расчеты, молодой человек слухом был обращён в кабинет начальника, где разговаривали Собакин и Канделябров. Кондратьич сам напросился на беседу при закрытых дверях, отчего Ипатову было до́смерти интересно, о чём речь. Недолго промаявшись от боязни быть застуканным, он подкрался к двери и прильнул к слуховому отверстию.
- Я никогда и ни о чём вас так не просил, – каким-то не своим голосом говорил Канделябров. – Подумайте, на что вы себя обрекаете! Вас заставят работать против России. За этим вас и зовут. Вы приложите руку ко всем несчастьям, о которых писал граф.
- Ты не смеешь так говорить, дурак, – загремел в ответ Собакин. – Возомнил о себе больно много. Не сравнивай Орден с теми силами, которые рвутся к власти с далеко не гуманными целями. Только единая мiровая система управления сделает войны невозможными и даст равные права всем людям.
- Равнять всех будете? – съязвил Спиридон. – Уж и ножницы приготовили?
- Пойми, мiр надо изменить ради самого мiра. На земле много несправедливого и есть вещи, которые мы можем исправить, чтобы облегчить судьбу тех, кто в этом нуждается. Мы стоим на пороге 20-го века, который грозит поломать нашу жизнь, если мы её не изменим к лучшему. Я не ратую за всеобщее благоденствие, но достойная жизнь должна быть у всех людей без исключения, иначе, человек будет считать себя несправедливо обделённым и всегда бунтовать. Монархии сами загоняют себя в угол.