Страница 2 из 164
Смерть снова была рядом… Огонь. Осколки. Брызги расплавленного металла…
Кап!
Я вздрогнула, моргнула. Где я? Полумрак. Кухня. Тёмное дерево мебели. Чёрно-белая мозаика пола. Холод мурашками пополз по спине от осознания: я снова в этом проклятом доме. Клялась, ноги моей здесь не будет, но…
Кап! – из большого латунного крана медленно вытекала вода.
Каннингэм! Что-то случилось… В голове путалось, руки дрожали, накатывала тошнота… Каннингэм… Виктор… взрыв… Я сдавила виски: «Боже, не много ли взрывов я повидала здесь для своих девятнадцати?! Почему снова здесь? Что?..»
Кап! – я вздрогнула. Вспомнила: мисс Шварц передала письмо Каннингэма, и я, естественно, сразу поехала. Пропускные документы, билеты в третий класс – всё готово, на таможне удивительно быстро пропускают, и мы выходим в стеклянно-стальной, ярко освещённый зал, в толпу встречающихся, обнимающихся людей. Уютно пахнет кофе. И мне одиноко, холодно от того, что Виктора нет.
В зале для вылетавших инквизитор – странно, что именно здесь – говорит толпе журналистов, невыразительное лицо смотрит со всех видео-панелей тускло-серыми глазами, динамики несут по аэропорту воодушевлённый голос:
– …только открытость и взаимное сотрудничество остановит надвигающиеся тёмные времена. Все мы видим, как изменился мир: жестокость рвётся в наши дома, разрушает жизни, крадёт сердца детей. Даже в Лондиниуме – столице! – осталось не так много мест, где можно чувствовать себя в безопасности…
Стараюсь не слушать, только он со всех сторон.
– И дальше будет хуже! Но у нас есть выход, есть способ решения этой проблемы, – инквизитор поднимает руки, словно хочет обнять толпу. – Объединение! Только вместе мы изменим мир к лучшему, лишь совместными усилиями – каждого в отдельности и всех вместе – избежим самоуничтожения. Для инквизиции настало время действовать иначе, стать более открытой. Мы должны сблизиться с народом, быть понятнее, гуманнее. Люди должны чувствовать: мы существуем для их защиты. И да поможет нам Бог…
БАХ!
Меня передёрнуло: этот ужасный звук, и взрывная волна из тысяч осколков, шрапнели, штукатурки, перегородок, крови. Я схватилась за голову: воспоминания разрывали душу. Темнота… Стоны… Голубые вспышки электричества на оборванных проводах, удушающий запах гари и штукатурки.
Ад.
Я сажусь – в пыли и грязи, хрустит стекло, но я – на мне только мелкие царапины. Дышать невозможно – пыль, эта едкая пыль. Где-то рядом кричит ребёнок. Виктория приподнимается: серая от штукатурки, испуганная, невредимая, и поблекшие, точно седые волосы окутывают плечи, стелятся по полу, пока она снова и снова пытается встать.
А я смотрю и не могу пошевелиться. Обломок стальной балки разрывает рукав посеревшей блузки, Виктория хватается за него, поднимается:
– Надо уходить. Немедленно, – читаю я по губам.
Меня трясёт. Хрустит стекло, и ребёнок страшно молчит. В сумраке мелькает рыжее пламя – вход в преисподнюю? Рука обрубком лежит рядом. Виктория пытается меня поднять, а я не могу – хочу, но не могу.
Кап!
Завал громко раздвигается жгучей благословенной магией, инквизиторы и полисрыцари шагают в этот ад. Грозные, как демоны, в руках – определители ведьм: бледно жёлтые стеклянные прямоугольники в серебряных рамах, по углам – пурпурные кабошоны фонтисов[1] под крестами. Виктория ещё тянет меня за собой, судорожно, упорно, а я в ужасе смотрю на надвигающегося инквизитора в фильтр-маске, под грубыми башмаками которого трещат и крошатся ошмётки.
Едва сканеры навели, стекло стало алым, раздаётся ненавистный визг.
– Ведьмы. Обе, – звучит приговором.
Нас с Викторией впечатывает в грязный колючий пол, вдохнув пыли, я кашляю до хрипа.
На запястьях смыкаются обжигающие церковным волшебством наручники. Тьма накрывает голову чёрным мешком, и меня больно подхватывают, несут, швыряют в колючий ад капкана благословенной магии. Ничего не понимаю, кроме того, что мы едем, кусаю губу, борясь с накатывавшей тошнотой в бесконечности пути. Долго-долго-долго. Из машины меня волокут, я стукаюсь коленом, задыхаюсь, я молюсь о пощаде, и мешок срывают – свет.
Бесцеремонно меня сажают на стул в маленькой серой комнате, в круге из барьерных фонтисов, под лампочкой без плафона. Двое полисрыцарей уходят, страшно лязгает дверь, оставляя меня один на один с инквизитором. Он по другую сторону прямоугольного стола на тонких ножках – непроницаемое узкое лицо с припухшими веками. Над дверью за ним – благословенный крест; меня убивает его охранительный жар.
Бесконечно, до одурения – одни и те же вопросы. Снова и снова. Инквизиция не верит в случайности. Инквизиция не верит ведьмам. Во взгляде инквизитора ни капли эмоций, он как машина, он может спрашивать бесконечно долго.