Страница 6 из 10
Мы уже устали слушать о том, с каким трудом ему удалось купить для собаки комбинезоны из разных тканей и непромокаемые силиконовые собачьи ботинки, в какие деньги обходится ему питание для собаки, прививки, миски, чашки и прочая утварь. С гордостью он делал акцент на том, что хочет вырастить из дога настоящего бойца, поэтому постоянно берет его на прогулки, когда выезжает на снегоходе.
Мы с Вадимом с любопытством ожидали появления Василия и его обожаемого дога. Солнце приятно пригревало, но уже не ослепляло, как днем, и можно было обходиться без темных очков. Звук мотора был слышен уже рядом. Шкалик как вожак и охранник выдвинулся вперед. Снегоход, перевалив через последний подъем у избы, остановился рядом с нами. Из саней, накрытых брезентом, торчали две канистры с бензином. Вася сполз с сидения, улыбаясь, направился в нашу сторону. По утоптанной снегоходом колее, широко расставляя лапы, бежал глянцево-черного окраса дог в ярко-красном комбинезоне. Массивная голова на высоко поставленной шее повернулась в сторону собак. Не останавливаясь, дог налетел на Шкалика, сбил его с ног своей мощной грудью. Мы закричали, чтобы Вася придержал свою собаку. Вася схватил дога, а я ухватил за шею своего пса. Он тихо рычал, весь подрагивал мелким ознобом, и пристально смотрел на черное чудовище. Я успокаивал его, поглаживая по голове.
Зашли в избу. Вася достал бутылку водки. Сели за стол. Мы с Вадимом пить отказались. Настроение было испорчено. Я переживал о Шкалике, зная, какая сейчас злоба и обида переполняет его как хозяина и как вожака.
Вася налил себе полстакана, выпил. Закусывая балыком, поглаживая по мощной спине дога, начал вновь расхваливать своего пса. Допив стакан, он вдруг повернулся ко мне и с загоревшей искоркой в глазах сказал:
– Володь. Пусть собаки подерутся.
Я опешил.
– Ты что, друг, охренел? Из твоего дога дерьма выпадает больше, чем весит мой Шкалик.
Вася не унимался. Ему очень хотелось увидеть бойцовые качества своего дога. Его подстегивал азарт и выпитая водка.
Мне было жаль мою собаку. С другой стороны, я чувствовал, что Шкалику нанесена смертельная обида. Как хозяина, его унизили в собственном доме, на его же территории. Я видел, какой ненавистью налились глаза Шкалика, когда я держал его, предотвращая схватку. Он же был настоящим бойцом и вырос не в теплых домашних условиях. Тренировал и натаскивал себя сам.
Вася не унимался. Подумав, я дал добро. Но договорились, что в критической ситуации для собак мы их сразу растаскиваем.
Вышли на двор. Вася снял со своего любимца комбинезон и бросил в сани. Привязали остальных собак, чтобы они не вмешались в драку. Я подошел к Шкалику, обхватил его за шею и начал шептать:
– Сейчас выбежит эта породистая тварь. Сделай ее. Я же знаю. Ты можешь.
Пес весь ощетинился и подобрался для прыжка. Налитые кровью глаза сверкали безумным блеском. Мы отошли в сторону. Вася хлопнул по массивной голове дога и крикнул:
– Взять его!
Черный монстр развернул свое массивное тело, широко расставляя лапы, ринулся вперед, чуть заведя шею вбок и сбил Шкалика грудью, как в первый раз. Пролетев кубарем, наш боец вновь вскочил на лапы, внимательно следя за противником. Верхняя губа приподнялась, обнажая клыки. От второго удара он увернулся и, сделав резкий мгновенный разворот, в последний момент успел ухватить зубами бедро противника. На черной, лоснившейся шерсти Васиного любимца появилась кровавая рваная полоса.
Дог, промахнувшись, по инерции проскочил несколько метров и начал разворачивать свой мощный корпус, отыскивая своего противника. Дальнейшее произошло мгновенно. Шкалик молниеносным прыжком всем телом влетел в передние лапы своего обидчика. Не устояв от сильного удара, дог припал к земле, с головой зарывшись в снежный сугроб. Затем вскочил, подставляя под удар бок. На снегу остался кровавый след.
Шкалик со свирепым рычанием вонзил клыки в черную шею, отскочил и снова нанес удар. Затем, вцепившись в горло завис на шее дога, продолжая рвать ее. Я бросился к своей собаке, обхватил руками и начал удерживать ее от дальнейших нападок.
Задние лапы дога начали подгибаться, он завалился на бок, тяжелое дыхание перешло в хрип.
Еще не осознавая, что произошло, Вася неуверенной походкой подошел к своей собаке. На ее шее из двух глубоких рваных порезов, пульсируя, вырывался фонтан алой крови, окрашивая снег. Раны были смертельными, через десять минут все было кончено. Дог, дернулся и, вытянув скрещенные лапы, замер.
Привязанные собаки перестали лаять и начали выть. Вместе с ними взвыл Вася, не переставая лить слезы, причитать, допил водку прямо из бутылки. Погрузил пса в сани, завел снегоход, не прощаясь, поехал обратно в Талнах, забыв о своих друзьях гидрологах, к которым держал путь.
Мы, молча, смотрели ему вслед. Нам было откровенно жаль дога. Он погиб из-за безрассудных амбиций своего хозяина. Но чувство гордости за нашу собаку переполняло нас.
– Мне кажется, есть повод накатить! – Вадим хитро посмотрел на меня.
– Согласен! И наруби оленины нашему герою.
Я позвал Шкалика в избу. Пес лег у моих ног, вытянул вперед лапы и внимательно посмотрел на меня. Прошка спрыгнул с печки и улегся рядом. Зашел Вадим, положил перед собакой нарубленные куски оленины. Из-под стола выскочил белый горностай, которому Вадим дал кличку Плюшкин, ухватил большой кусок оленины своими маленькими зубками и попытался утащить его под стол, но никак не мог сдвинуть с места. Шкалик грыз кость, не обращая внимания на горностая. Прошка встал, потянулся и ударил лапой воришку, но тот и не думал отпускать кусок.
– Ты, Плюшкин! У тебя в закромах продуктов уже на десять зимовок.
Вадим взял горностая за черную кисточку хвоста, стараясь оттащить от куска, но все было бесполезно. Мы дружно рассмеялись.
Часть 10. Прощание
Это был последний месяц моей работы и проживания в промысловом хозяйстве.
Перед Первомайскими праздниками я собрал свой нехитрый скарб, загрузил в сани рыбу, песцовые и соболиные шкуры. На прощанье обнялись с Вадимом и Федей.
Утро было солнечным и очень теплым. В протоках по краю берегов уже кое-где проступала вода. Окинув последним взглядом избу, согревавшую меня четыре полярных зимы, летнюю кухню, названную «Ресторан Чир», торчащую из снега трубу бани, сруб которой был врыт прямо в берег, я завел «Буран».
– А где Шкалик? – спросил я у Вадима.
– Я его уже трое суток не вижу. В тундре гуляет, наверное, – ответил Вадим.
Раскачивая снегоход, чтобы оторвать примерзшие к снегу гусеницы, я нажал на гашетку. «Буран» с характерным потрескиванием из выхлопной трубы тронулся с места.
«Может и хорошо, что не простился со Шкаликом», – подумал я. – «Надо будет смотреть ему в глаза. А как объяснить, что город не для него? Там он просто погибнет от тепла, уюта и сытной жизни».
Проехав несколько километров, я приблизился к самому узкому месту реки и увидел, как наперерез из береговых кустов выскочил Шкалик. Он сел на накатанный снегоходом след, точно в том месте, где когда-то впервые увидел песца, попавшего в капкан, и услышал от меня команду:
– Взять его!
Я слез с «Бурана», подошел к нему и, опустившись на колени, обнял его за шею. Шкалик, вяло вилял хвостом и, повернув голову, смотрел отсутствующим взглядом в сторону возвышающихся вдали гор озера Глубокое.
– Прощай, Шкалик! – не слыша своего голоса, прохрипел я. Шкалик посмотрел на меня, как мне показалось, с укором. И не потому, что я оставляю его здесь, не беру с собой. Его обида была в том, что я не остаюсь с ним. Я взобрался на сиденье «Бурана». Собака сидела и не трогалась с места, пристально смотрела на меня с последней надеждой, умоляя остаться. Сердце мое разрывалось. Я больше не мог смотреть в эти умные глаза.
Нажал на гашетку и объехал Шкалика. Проехав сто метров, на изгибе реки я обернулся. Пес сидел все на том же месте, не двигаясь. Вдруг он поднял голову вверх и завыл так, что слезы ручьем потекли по моему лицу.