Невинная для Лютого

Я скрипел зубами и прятался, чтобы не тронуть ее, не зацепить, не напоминать о себе.

Но не будет жалости, крошка. Ты прячешь под светлым фасадом сучью душу, и я терплю тебя, только чтобы здорового сына выносила. Только из-за этого!

А во сне, блять, я трахал ее. Всячески. Это просто какой-то безумный крах моей личности. Ниже я не падал, и осознавал, что спасения уже не будет. Просыпался со стояком и не мог понять, какого хрена она на меня так влияет? Ни одна сука не могла, а эта задевает, влечет, манит, как чертова росянка комара. Я ведь даже не приближался, не общался с ней, только издали наблюдал.

И мне, блять, нравилась ее налитая грудь, что лишь раз оказалась под моими руками, привлекали пухлые губы, что умели очень ласково улыбаться, конечно же, не мне… а еще я помню тепло, нет, жар тесной щелки, в которую хотелось вклиниться, размять-растянуть и довести до пульсации. Твою ж подлую суку! Хотел ее. Яростно. Жестко. Чтобы она извивалась на мне, кончала подо мной, тряслась от ужаса и щемящей благодарности, что не убил тогда, не задушил тварь.

И осознавал, что не ее я не убил, а своего ребенка спас. Насилием спас? Совсем свихнулся!

Я взвыл, когда в очередной раз мысли завели меня в глухой тупик и впились иглами в грудь. Ее отец – подонок, что разбил мою душу, разорвал сердце и выбросил мое тело на съедение медведям. Жены у него нет, дочь – единственный рычаг мести, и я ним воспользовался, но…

Что дальше? Что? Дальше?! Как себе простить такое?

Родит, оставить ее у себя вместо домашней шлюхи? Спрашивать разрешения не буду, захочу – возьму. А я хочу. Кровь закипает, когда закрываю глаза. Она в голове намертво увязла, в штанах поселилась, как ублюдочный вирус. Выебу ее пару раз и успокоюсь, сто пудов.

– Да чтоб тебя! – выкрикнул в тишину дома и уперся лбом в холодное стекло.

Знал, что нельзя брать. Не потому, что жалею ее, а потом что навредить своему ребенку не смогу. Это моя кровь, и я его заберу. Заберу взамен моего Сашки!

– А-а-а! Тварь подлая! Как такое можно заменить?! – я сжал кулак и укусил косточки до крови.

Выдержу эти месяцы, а потом Кирсанова будет скакать на мне и оплачивать папины долги.

Я зыркнул в отражение окна и скривился от мерзости. Сам себе противен. И от мысли прикасаться к той, кого ненавижу, стало горько во рту. Это же дочь Кирсанова, лучше резиновую бабу вытрахать, чем эту тварь. Я до сих пор себя грязным чувствую после «свадьбы».

Но почему я на нее засматриваюсь? Даже сейчас. Элька учила девку гимнастике, и они вдвоем, как две лани, изгибались на газоне под октябрьским теплым солнцем, а я скрипел зубами и лопался от прилива крови в пах. Уже полчаса прятался за шторой и ненавидел Кирсанову еще больше. Блять, надо запретить ей светить своим упругим задом в моем доме. И вроде все скромно: серые спортивные штанишки, закрытая футболка, волосы стянуты в хвостик, но меня бесило в ней все. И возбуждало. Даже походка и ласковое движение руки, что постоянно ложилась на живот.

И не мечтай! Это мой ребенок, сука, ты к нему отношения иметь не будешь!

Эля что-то объясняла Кирсановой, а та, повторяя движения, вдруг мягко рассмеялась. Сквозь запертое окно слышно было плохо, но звонкий голос пробился сквозь стены и замер между ребрами вибрацией. От этого пах чуть не взорвался от боли и напряжения.

Я ошалел, обезумел. Ни одна женщина за два года не вызывала во мне такую бурю эмоций. Наверное виновата ненависть, что усиливала-заостряла чувства.

Ни одна баба не напоминала мне о Миле, а эта издали казалась точной копией. Я истосковался, измучился и разумом понимал, что увлечен не дочкой Кирсанова, не ее трахнуть хочу, а желаю видеть в ней погибшую любимую. Ту, что сделала выбор между мной и другом, ту, что была верной и покладистой, ту, что говорила перед боем: «Принеси мне пояс, будет тебе сладенькое». И я приносил. Каждый, сука, раз выигрывал! Сбился со счета. И в тот, последний, раз тоже выиграл, а должен был…

Я поднял голову и поймал через окно холодный взгляд Кирсановой. Она на миг опешила, распахнула ресницы, будто не ожидала, что я замечу ее взгляд, а потом сжалась в комок, спрятала живот руками и отвернулась. Член натянул брюки так, что я скрипнул зубами и дернул штору. Застежки уныло защелкали, и тяжелый жаккард рухнул на пол.

– Скотина… – выдохнул я и оттолкнул ногой кресло. Оно шваркнуло о стену.

Две недели прошли в жутком напряжении. Ангелина не пыталась сбежать, что удивляло, и каждый раз, стоило нам столкнуться взглядами, вздрагивала и отворачивалась. Да, я урод. Таким меня сделал твой папочка. Полюбуйся. Страшно, да?

Я вдруг осознал, что не до конца насладился местью.

– Слава! – гаркнул охраннику, что стоял за дверью.

– Да, Лютый, что-то нужно? – заглянул он почти сразу. Когда я лютую никто не заходит ко мне – боятся, но на мой зов прийти обязаны.

– Уведи эту суку из-под моего окна и запрети впредь трясти булками во дворе, для этого есть спортзал. И Элю позови.

– Слушаюсь, – кивнул охранник.

Дверь хлопнула, и через несколько минут в кабинет, покачивая бедрами, вошла Эльвира.

– Звал, Лютик? – протянула она наигранно и скосила взгляд на мои брюки, что явно топорщились.

Она закрыла дверь на ключ и подошла вплотную.

Меня так колбасило, что я рванул ее на себя, стянул спортивки вместе с бельем и нагнул на стол, задом ко мне. Она картинно взвизгнула, будто с ней это впервые. Не разогревал, быстро раскатал на стоячем члене презик и вошел до упора. Блять, я сорвался. Казалось, лопну от одного движения, но этого не случилось. Я таранил женское тело, отчего пошлые шлепки разлетались по кабинету, но не мог расслабиться и дойти до пика. Эля выла и охала ненатурально, от этого еще больше бесила. Я хотел другую, твою ж мать! И кончить не получалось. Врывался в растянутую дырку давалки и ничего не испытывал. Вообще ничего. В кулак вчера сбросить и то быстрее получилось.

И только когда закрыл глаза и представил на месте ржавой и тощей Эльки, невинную аппетитную Кирсанову, тугая спираль лопнула и залила голову сладкой патокой.

Не довел Эльку до оргазма, вышел из нее сразу. Спокойно избавился от резинки, оделся и грубо рявкнул:

– Пошла вон.

– Лютик… я же, – врачиха сползла со стола, – тоже хочу. – И так пошло облизала свой палец, что меня перекосило.

– На хуй пошла! – сказал еще злее и отвернулся.

Когда дверь щелкнула, а шаги мерно застучали по паркету в коридоре, я стиснул зубы до острой боли и в застывшую тишину кабинета, что пропахла сексом и похотью, сказал:

– Если бы ты не была беременной, я бы тебя…

Глава 11. Ангел

Я кивнула охраннику:

– Спасибо, Слава. Мне и самой тут больше нравится.

Он с сочувствием окинул меня взглядом и оставил одну. Я осмотрелась в большом, пахнущем мужским соленым потом и железом, зале. Подошла к окну и распахнула створки, впуская свежий воздух.

Разумеется, я солгала, и на улице выполнять гимнастику для беременных намного приятнее, чем в наполненном гирями и грушами душном помещении. Но возражать, конечно же, не стала. Меня до чёртиков напугал Лютый, с острым взглядом которого я столкнулась через окно. Да я бы и в подвал пошла, лишь бы подальше от этого огромного урода.

Я в плену. Здесь моё мнение интересует окружающих так же, как и испуганное блеянье барашка, которого ведут на убой. Несколько дней Лютого я видела лишь мельком или издалека, но его опасно-ощутимое присутствие не позволяло мне расслабиться ни на секунду. Ведь приказ о том, чтобы меня доставили в комнату рядом с его, я расслышала прекрасно. Да урод и не пытался скрывать. Как и угрозу изнасиловать, если попытаюсь сбежать. Забыть такое невозможно. Второго унижения я не вынесу.

И уж точно потеряю ребёнка… Выносить бы.

От ужаса перед будущим всё нутро сводило острой болью, трудно было дышать. Мне даже представить жутко, каково будет жить здесь девять месяцев. Но ещё страшнее думать о том, что будет потом. Как Лютый, отобрав ребёнка, вышвырнет меня окровавленную сразу после родов. Я не сомневалась, что так и будет. Повезёт, если он даст мне родить самой, а не вырежет из меня малыша.