Страница 10 из 94
Сделай ближе себе, чем товарища!
10. Ведь мы знаем тебя как самого ярого быка,
Слышащего призыв на состязаниях.
Мы призываем приносящую тысячи
Поддержку самого ярого быка.
11. Пей же, Индра, любезный роду Кушика,
Радуясь, нашему выжатому (соме)!
Продли (нам) побольше новый срок жизни!
Сделай риши завоевывающим тысячи!
12. Да охватят тебя со всех сторон
Эти воспевания, о жаждущий воспевания!
Да будут они (ему), крепкому жизненной силой, как подкрепления!
Да порадуют радостями!
1, 11. «К Индре»
1. Все хвалебные песни подкрепили
Индру, вмещающего в себя (целое) море,
Лучшего из возниц,
Господина наград, господина (всего) сущего.
2. В дружбе с тобой, о Индра, награждающий,
Нам, о повелитель силы, (нечего) бояться.
Мы ликуем навстречу тебе,
Победителю, непобежденному.
3. Много у Индры даров,
Не иссякают (его) милости,
Если из награды (стада) коров,
Он дарит певцам щедрый дар.
4. Проламывающий крепости, юный поэт,
Он родился с непомерной силой,
Индра, поддерживающий любое (наше) дело,
Многопрославленный громовержец.
5. Ты у Валы, обладателя коров,
Раскрыл пещеру, о метатель камней.
Тебя поддержали боги,
(Тобой) бесстрашным вдохновляемые.
6. С твоими дарами, о герой,
Я вернулся (домой), объявляя (их) реке.
Они были при этом, о жаждущий восхвалений,
Певцы знают это о тебе.
7. Колдовскими чарами, о Индра, колдовского
Шушну ты поверг ниц.
Мудрые знают это о тебе.
Возвысь их славу!
8. Восхваления призвали Индру,
Властвующего благодаря (своей) силе,
(Индру), чьи дары – тысяча
Или даже еще больше.
АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ
КСЕНОФОНТ (445-355 гг. до н.э.)
Сократические сочинения
Часто удивлялся я, какими это доводами лица, возбудившие судебный процесс против Сократа, убедили афинян, что он заслужил смертного приговора от сограждан. В обвинительном акте против него было сказано приблизительно так: Сократ виновен в том, что не признает богов, признаваемых государством, а вводит другие, новые божества, виновен также в том, что развращает молодежь.
Что касается первого пункта обвинения, будто он не признает богов, признаваемых государством, какое доказательство этого они привили? Жертвы он приносил часто как дома, так и на общих государственных алтарях: это все видали; к гаданиям прибегал: это тоже ни для кого не было тайной. По всему городу ходили слухи о рассказах Сократа, что божественный голос дает ему указания: это-то, мне кажется, и послужило главным основанием для обвинения его в том, что он вводит новые божества. На самом же деле он так же мало вводит нового, как и все другие, признающие искусство узнавать будущее, которые наблюдают птиц, голоса, предметы и жертвы: они предполагают, что не птицы и не встречные люди знают, что полезно для гадающих, но что боги через них указывают это; и Сократ думал так же. Но по большей части люди выражаются так, что птицы и встречные их отклоняют от чего-нибудь или побуждают; а Сократ как думал, так и говорил: божественный голос, говорит он, дает указания. Многим друзьям своим он заранее советовал то-то делать, того-то не делать, ссылаясь на указание божественного голоса, и кто следовал его совету - получал пользу, а кто не следовал, раскаивался. Однако кто не согласится, что он не хотел казаться друзьям ни дураком, ни хвастуном? А он казался бы и тем и другим, если бы, выдавая свои советы за божественные откровения, потом оказался бы солгавшим. Отсюда видно, что он не стал бы предсказывать, если бы не был уверен в истине своих слов. А можно ли в этом поверить кому-либо другому, как не богу? Если же он верил богам, то, как же он мог не признавать, что боги существуют? Мало того, он так еще поступал по отношению к друзьям: дела необходимые он советовал делать так, как, по его мнению, их можно сделать всего лучше; а в тех случаях, когда исход дела был неизвестен, он посылал их к оракулу спросить, следует ли его делать.
Затем Сократ всегда был на глазах у людей: утром ходил в места прогулок и гимнасии, и в ту пору, когда площадь бывает полна народу, его можно было тут видеть, да и остальную часть дня он всегда проводил там, где предполагал встретить побольше людей; по большей части он говорил, так что всякий мог его слушать. Тем не менее, никто никогда не видал и не слыхав от него ни одного нечестивого, противорелигиозного слова или поступка.
Да он не рассуждал на темы о природе всего, как рассуждают по большей части другие; не касался вопроса о том, как устроен так называемый философами «космос» и по каким непреложным законам происходит каждое небесное явление. Напротив, он даже указывал на глупость тех, кто занимался подобными вопросами.
Первый вопрос относительно их, который он рассматривал, был такой: считают ли они себя достаточно знающими то, что нужно человеку, и потому приступают к изучению таких предметов, или же, оставляя в стороне все человеческое, а занимаясь тем, что касается божества, они думают, что поступают, как должно? Он удивлялся, как они не понимают, что это постигнуть человеку невозможно, когда даже те из них, которые больше всего гордятся своим умением рассуждать на эти темы, не согласны между собою, а смотрят друг на друга как сумасшедшие. Одни сумасшедшие не страшатся даже и страшного, другие опасаются даже не опасного; одни не считают непристойным говорить или делать что бы то ни было хоть среди большого стечения народа, другие находят, что не следует показываться людям; одни не почитают ни храма, ни алтаря, ни вообще ничего божественного, другие благоговеют перед всякими камнями, кусками дерева, животными. Похожие на них и занимаются вопросами о естестве мира: одним кажется, что сущее едино, другим - что оно беспредельно в своей множественности; одним кажется, что все вечно движется, другим - что ничто никогда не может двинуться; одним кажется, что все рождается и погибает, другим - что ничто никогда не может ни родиться, ни погибнуть. По поводу их он высказывал еще такое соображение. Кто изучает дела человеческие, надеется сделать то, чему научится, как себе, так и другим, кому захочет: думают ли исследователи божественных дел, что они, познав, по каким законам происходят небесные явления, сделают, когда захотят, ветер, дождь, времена года и тому подобное, что им понадобится, или же они ни на что подобное и не надеются, а им кажется достаточным только познать, как совершается каждое явление такого рода. Вот как он говорил о людях, занимающихся этими вопросами, а сам всегда вел беседы о делах человеческих: он исследовал, что благочестиво и что нечестиво, что прекрасно и что безобразно, что справедливо и что несправедливо, что благоразумие и что неблагоразумие, что храбрость и что трусость, что государство и что государственный муж, что власть над людьми и что человек, способный властвовать над людьми и так далее, а кто знает это, тот, думал он, человек благоразумный, а кто не знает, по справедливости заслуживает названия хама.
ПЛАТОН (427-348 гг. до н.э.)
Государство
Книга первая
Сократ. Если бы государство состояло из одних только хороших людей, все бы, пожалуй, оспаривали друг у друга возможность устраниться от управления, как теперь оспаривают власть. Отсюда стало бы ясно, что по существу подлинный правитель имеет в виду не то, что пригодно ему, а то, что пригодно подвластному, так что всякий понимающий это человек вместо того, чтобы хлопотать о пользе другого, предпочел бы, чтобы другие позаботились о его пользе. Я ни в коем случае не уступлю Фрасимаху, будто справедливость - это то, что пригодно сильнейшему.