Дезертир

– Остано…

Слова застряли в горле. Римлянин вцепился руками в пробившее его грудь копье, захрипел и забулькал.

Сенакул взревел, как десять раненных медведей, бросился на незнакомца. Тускло блеснул длинный меч, рассекший пустоту. Пришелец отшагнул в сторону, уходя из-под удара, и широкой дугой-прикладом стреломета ткнул в горло скордиска. Сенакул споткнулся, захрипел и рухнул, как подкошенный. Убийца тут же отскочил обратно во тьму, а Козинта, подбегая, запнулся о ноги Сенакула и упал прямо в костер, взметнув сноп искр. Его одежда загорелась, и он с воплем покатился по земле, пытаясь ее потушить.

Незнакомец завладел мечом Сенакула. Второй скордиск и ловчие закричали все разом, хватаясь за оружие. Асдула побледнел и попятился прочь. Один из ловчих ударил пришельца рогатиной в живот, тот легко, словно в танце, увернулся, взмахнул клинком. Раздался чавкающий звук. Еще один фракиец и скордиск никак не могли добраться до врага, тот виртуозно перемещался, держась в тени, и не давал оставшимся противникам нападать всем скопом.

Осторий нечленораздельно рычал, судорожно вцепившись в торчащую из тела стрелу. Она жгла потроха, каждое движение причиняло жуткую боль. Корчась, префект смог встать на колени и добрался до своего меча, вытянул его из ножен. Асдула в панике метнулся в пещерку из корней наполовину вывернутой из земли корявой сосны. Убийца, сам Танат, метался среди своих жертв, словно смерч. Козинта, наконец, сбил пламя, вскочил на ноги, но сразу угодил под клинок. Лицо его пересекла узкая красная полоса. Один из ловчих визжал, как свинья на бойне. Трясущимися руками он запихивал кишки в распоротый живот. Осторий прямо с колен сделал длинный выпад, но пришельца не достал. При всем искусстве префекта, рана оказалась такой, что на большее его уже не хватило. Ответный взмах меча был подобен молнии.

Потом наступила тишина.

Из-за туч показался серебряный диск луны. Асдула, почти перестав дышать, выглянул из своего укрытия.

Префект стоял на коленях, зажимая ладонью обрубок правой руки. Губы римлянина шевелились, беззвучно извергая проклятия.

– Кто… ты… такой? – прошипел Осторий.

– Ты знаешь, кто, – негромким низким голосом ответил убийца.

– Не-ет… Не обманешь…

Он говорил медленно, еле слышно. Сквозь липкие пальцы, зажимавшие страшную рану, толчками утекала жизнь.

– Ты… не человек… Человека бы я прикончил… Ты – Тухулка[120]. В насмешку… нацепил обличье… этого ублюдка-марианца… Давай, смейся, тварь…

   [120] Тухулка – демон смерти в религии этрусков.

Префект неуклюже, кривясь от боли, левой рукой вытащил из ножен кинжал. Встал на одно колено.

– Будь ты про…

Отчаянный выпад пронзил пустоту. Клинок пришельца взмыл над головой префекта и опустился. Фонтанирующее кровью тело завалилось на бок. Голова римлянина, подскакивая, покатилась прямо к затаившемуся, трясущемуся Асдуле.

Убийца вырвал из трупа Лутация свое копье и одним прыжком оказался возле князя. Тот забился в дальний угол своего убежища. Все происходящее напоминало ему дурной сон, такого просто не могло быть, только не с ним. Его трясло, словно в ознобе. Покрытый черной кровью, наконечник медленно покачивался на расстоянии ладони от лица Асдулы. Убийца сидел на корточках и не шевелился. Он просто смотрел, но во взгляде его не было ничего человеческого.

– Не убива… не убивай меня… Я сделаю все, что ты хочешь… Заплачу… Любые деньги… Сколько ты хочешь?

– Что ты с ней сделал?

– С кем? – прошептал Асдула.

Убийца отложил копье и молча выволок князя из его укрытия. За шиворот.

Через некоторое время лес снова вздрогнул от жуткого, пронзительного крика, наполненного, невыразимой словами, болью и ужасом. Испуганный лес долго не мог уснуть…

Таберна постепенно заполнялась посетителями. Несколько человек вошли шумной гурьбой, поприветствовали одноухого Акаста с Телесфором и присоединились к ним, придвинув еще один стол. Хозяин подскочил к ним, жадно пожирая глазами серебряные тетрадрахмы, заплясавшие по столешнице, испещренной надписями, по большей части непристойными.

– Миррина, хлеба и сыра с пореем господам! – окликнул Ксантипп рабыню, склонную к полноте женщину средних лет, – и вина! Они платят за хиосское!

– Еще акрид в маринаде, – попросил один из вошедших.

Вышибала поморщился, но взглянул на компанию с интересом: человек, заказавший столь неаппетитное, по мнению фракийца, блюдо, показался ему смутно знакомым. Благородные черты лица, длинные светлые волосы.

– Да пошевеливайся! – подгонял рабыню Ксантипп, – они еще заказали жаренный окорок.

– Откуда у нас окорок? – проворчала Миррина, – который день никто не заказывает, я и перестала покупать. Переводить еще хорошее мясо на всякое отрепье… У них и денег-то никогда нет.

Хозяин всплеснул руками.

– Я из-за твоего своевольства по миру пойду! Давай, сообрази что-нибудь другое!

– Ну что, сыграем? – спросил один из вновь прибывших.

– Дасдабай, – прогундосил другой.

Загремели кости в глиняной кружке.

– Тройки!

– Дай-ка сюда.

– Ха, "собака"!

– Зараза…

– Тряси!

– "Афродита", пусть выпадет "Афродита"[121].

   [121] «Афродита» – лучший бросок при игре в кости. «Собака» – наихудший бросок из возможных.

– Ха!

– Ну что за невезуха…