Страница 127 из 149
– Ах ты, сука! – сплюнул один из фракийцев.
– Веслев! Это же он Тестима убил! – вспомнил другой, – дай я его…
– Спокойно! – отрезал вожак и нехорошо прищурился, – а у тебя, римлянин, стало быть, прав больше?
– Это моя вещь, – не моргнув глазом соврал Квинт, – и вы взяли ее у моего друга. Которого убили. Не в бою, как я вашего брата, а из засады. Стрелой в спину, полагаю? Потому мы не квиты.
Он не помнил, как был убит Марк. Память сохранила лишь его белое лицо, а на рану Квинт тогда даже не посмотрел.
Один из варваров бросился к Северу, рванул за плечо, занося кулак, но ударить не успел. Квинт, как в танце, влился в его движение, стряхнул руку фракийца и вывернул ее, заставив варвара лечь носом в землю. Однако через мгновение его самого сбили с ног, и он оказался в таком же положении. Шею неприятно кольнуло что-то острое.
– Мукала! – рявкнул Веслев, – оставь его.
Воин нехотя повиновался. Квинта отпустили и он поднялся. Напавший на него варвар свирепо вращал глазами и утирал кровь, идущую из носа. Он неудачно упал. Лицом прямо на выступавший из земли корень. Вождь встал и подошел к Северу.
– А ты не трус, римлянин. И ловок. Но дурак. Понимаю теперь, почему девка краснела и заикалась, когда говорила про тебя. А то, что дурак, плохо. Погубишь ее. Так что еще раз напоминаю – убирайся отсюда. Твои волки уже уходят, и ты уходи. Хватит этой земле слез.
– Я не уйду без этого лука, – процедил Квинт.
– Чего ты, Веслев? – возмутился Мукала, – как можно отпустить, он же наведет…
– Никого он не наведет, – покачал головой вожак, – где все наши он не знает и вряд ли представляет, где сам-то сейчас находится. Нашел бы еще дорогу назад.
Он долго смотрел Квинту прямо в глаза, потом повернулся, поднял гастрафет и фаретру с короткими стрелами для него, протянул римлянину. Фракийцы недовольно засопели.
– Почему, Веслев? – негромко, но с вызовом спросил Мукала.
– Потому что он не побоялся прийти за ним. Хотя глупо это…
Квинт взял в руки стреломет и стоял дурак дураком, не зная, что делать и говорить.
– Я тебя один раз уже убил. Чья воля в том, что ты еще жив, Сабазиса, Бендиды, Гебелейзиса или твоих богов, мне неведомо, но я не стану ей противиться и убивать тебя второй раз. Если поступишь благоразумно. Уходи. Берзу оставь. Навредишь девке, я наплюю на волю богов и на ремни тебя порежу. Не искушай меня. Возвращайся к своим.
– Они мне не свои, – ответил Квинт.
– Переметчив, гнида, – злобно ухмыльнувшись, прокомментировал его слова Мукала.
Веслев нахмурился. Сказал брезгливо:
– Если ты решил, что мы здесь жалуем предателей…
Фразы он не закончил. Квинт перебил его.
– Я не предатель! Это мои соотечественники, но они сулланцы! Такие же враги мне, как и вам!
Двое фракийцев переглянулись. Определенно, римлянин нес какой-то бред. В политических дрязгах захватчиков дарданы не разбирались.
Веслев в это вникать не стал. Покачал головой.
– Уходи.
Квинт медлил. Повернулся, скользнул взглядом по мрачным лицам варваров. Они расступились.
– В том бою ты устроил засаду на Остория? Ты ведь воин тарабоста Лангара?
– Ты слишком много болтаешь, римлянин, – отрезал Веслев.
Квинт брел назад и пытался ответить на вопрос, что с ним происходит. Он всегда поступал осмысленно и старался предугадать последствия поступков. Всю жизнь свою превратил в латрункули[114], где продуман каждый ход. Теперь Квинт сам себя не узнавал. Стал действовать импульсивно, бездумно. Зачем погнался за фракийцами? Вызволять гастрафет Марка? Мстить? А может просто в глаза этому Веслеву посмотреть? Зачем? Он даже не представлял, о чем с ними будет говорить. К тому же они могли его прикончить походя, безо всяких разговоров.
[114] Латрункули (лат.) – «наемники». Римская настольная игра, прообраз шашек, расстановка которых на доске копировала древний строй легиона.
Одни тяжелые мысли потянули за собой другие. Он действительно должен оставить девушку, но не потому, что так пожелал какой-то варвар. Нет. Надо вернуться к своим. Встать под знамена Сертория, когда Сулла принесет новую войну в Италию. В том, что это случится, Квинт уже не сомневался.
Оставить девушку… Еще недавно это было бы не так сложно, но как быть теперь, после всего того, что произошло?
"Значит и твое сердце не железное, Квинт…"
Так сказала бы мать. Сказала бы с мягкой грустной улыбкой на лице. Она многое понимала про своего младшего сына. Того, что не видел отец.
Есть долг и он превыше желаний сердца. Если сулланцы узнают, что он жив, сочтут дезертиром. Наплевать на их злопыхания. Он не предатель и не изменник. Но, оставшись с Берзой, станет им.
В Испании некоторые его товарищи тонули в глазах местных красавиц, но он никогда не терял головы. Как-то в Массилии, когда легионы Дидия шли в страну кельтиберов, Квинта и нескольких мальчишек-трибунов занесло на симпосион, устроенный местной высокородной молодежью. Чем он там приглянулся одной горячей черноглазой гречанке, по слухам, очень дорогой и разборчивой гетере, которая сама выбирала клиентов, и никто не мог ее принудить к нежеланной связи, Квинт сказать не мог. Ну, выбрала. Потом товарищи расспрашивали: "Как она? Хороша?".
Ну как? Поинтереснее, чем на сеновале с какой-нибудь рабыней с кухни, много нового узнал. Но голова не закружилась.