Дезертир

Девушка повернулась, всплеснула руками.

– Куда хоть ты вскочил-то? Иди в дом, совсем же еще слабый!

Квинт упрямо помотал головой, но ноги действительно не держали, а костыли он самоуверенно не взял. Пришлось сесть на землю и привалиться к старым потрескавшимся бревнам сруба полуземлянки. Девушка подошла, присела рядом.

– Его имя Спартопол, я просто привыкла звать покороче.

Она критически осмотрела Квинта и заявила:

– В баню тебя надо заслать.

Баней служила небольшая полуземлянка, копия жилого дома, только поменьше. С греческими и римскими банями она не имела ничего общего. Топилась по-черному. Внутри был сложен очаг, на котором раскалялись камни. Когда дрова полностью прогорали и дым утекал под высокую, как и у дома, крышу, можно было заходить. Внутри загодя была поставлена кадушка с водой и замоченными в ней душистыми травами. Кадушка предназначалась не для того, чтобы в нее лезть. Ольха научила Квинта специальными щипцами брать камни из очага и кидать в воду. При этом образовывалось много пара, а пряный аромат трав буквально валил с ног.

Пропотев, Квинт совершенно лишился сил, но зато обрел непередаваемое словами чувство чистоты и свежести. Прежде Ольха обтирала его влажной тряпкой, но разве можно подобное "омовение" сравнить с баней, хотя и непривычной?

На следующий день центурион чувствовал себя куда лучше и решил, что хватит прохлаждаться. Силы мало-помалу возвращались, но их следовало поторопить. Он выбросил костыли и осмотрел хозяйство Ольхи. Отметил, что дров осталось маловато, взял топор и в сопровождении Спарта пошел в лес.

Девушке хватало сил, чтобы свалить и дотащить до дома сухостой, ствол которого можно охватить ладонями, но мертвые деревья потолще она не трогала. За дровами приходилось ходить все дальше. Квинт еще не настолько окреп, чтобы тягаться с ней в силе, но позарился на довольно крупное дерево. Свалить-то свалил, отсек сучья, но вот дотащить до дома… Дотащил. Едва не надорвался. Взгромоздил на козлы. Обнаружил в хозяйстве две пилы с продольными мечевидными рукоятями и одну лучковую. Попробовал все, остановился на лучковой. Хотя она не слишком подходила для перепиливания бревна, Квинту больше пришлась по руке. Сказать по правде, к такой работе Север не был привычен.

Все три пилы были изрядно притуплены. Квинт отыскал оселок, наточил и выправил зубья. Потом напилил чурок, расколол их, часто отдыхая.

– Есть иди, – позвала Ольха, довольно долго наблюдавшая за ним в тот день.

Мышцы болели, но то была приятная боль. День за днем Квинт проходил все дальше и все больше помогал Ольхе по дому. Этого ему казалось мало, и он вспоминал все, чему его когда-то давно учил Стакир.

В доме отыскалась рогатина. На вопрос, кто с ней ходил в лес, хозяйка, как всегда, отмолчалась. Теперь ежедневно, на закате, она становилась свидетельницей чудных плясок Квинта с рогатиной и топором. Еле заметно хмурилась, но ни слова поперек не говорила.

Потянулись дни. Фракийская речь Квинта становилась все чище, мышцы все крепче. С календарем сориентироваться пока не получалось, но в один прекрасный день Север решил, что уже наступил месяц, открывающий весну[108]. Деревья наливались соками, распускались почки. Отцвели подснежники. Распушились сережки вербы. Лес окончательно стряхнул с себя сонное оцепенение.

   [108] Апрель. Aperire (лат.) – «открывать».

Ольха, глядя на Квинта, все чаще становилась задумчива, а его продолжало мучить любопытство. В доме две кровати. Множество мужских вещей, но ни следа мужчины. И вот однажды, воспользовавшись отлучкой хозяйки, он заглянул в большой сундук, стоявший возле ее постели.

Там лежали красивые, расшитые узорами платья, обувь. На глаза попались пара серебряных браслетов. Север хотел уже закрыть крышку, когда взгляд его упал на кожаный цилиндр, похожий на футляр для свитков. Он взял его, открыл. Так и есть. Внутри, туго свернутые, лежали несколько папирусов. Квинт развернул один и прочитал заглавие, написанное по-эллински:

"О причинах растений. Сочинение Тиртама из Эреса"[109].

   [109] Сей автор более известен, как Теофраст (что означает – «Богоречивый», прозвище, данное Тиртаму его другом Аристотелем) – выдающийся древнегреческий ученый, «отец ботаники», теоретик музыки, ритор.

Квинт разинул рот от удивления. Обнаружить подобную книгу в варварской глуши было все одно, что встретить в лесу говорящего медведя. Весьма продолжительное время лишенный удовольствия, которое прежде доставляло ему чтение, он утонул в книге и не заметил, как появилась хозяйка.

– Ты что делаешь?! – возмутилась она, – положи на место!

– Прости, – пролепетал Квинт, – я не сдержался.

– Вот спасибо мне, за то, что вожусь с этим засранцем! – бушевала Ольха, – сто раз зарекалась, а все одно – дура дурой! Слышь, парень, коли ты оклемался, давай, утречком выметайся отсюдова. Хватит, загостился. И не благодари, отблагодарил уж.

Квинт сидел, как пришибленный.

– Прости…

Ольха одарила его испепеляющим взглядом и выбежала из дома. Квинт, совершенно сбитый с толку ее поведением, положил свиток на место, лег в постель. Долго смотрел на низки ягод, висящие под крышей, раздумывая, как успокоить девушку. Незаметно уснул. Когда вернулась хозяйка, он не слышал.

За ночь Ольха не успокоилась. Поутру заявила:

– Уходи.

– Куда я пойду? – сонно пробормотал Квинт, сев в постели.

– Покажу дорогу. Доковыляешь до своих. И не вздумай возвращаться. Забудь обо мне. Ты мне ничего не должен.