Страница 3 из 6
Где мы, чувак?! Кажется, это страна летучих мышей!
«Страх и ненависть в Лас-Вегасе»
Когда мы завершили рейд, так и не убив финального босса, и разошлись, в реальном мире уже рассвело. Я на короткое время уснул с недопитой бутылкой пива в руке, но был разбужен женой Яной.
Один мой друг заметил, как «совы» очень корректно, заботливо и бережно относятся к «жаворонкам», когда те рано засыпают: «Тише-тише, люди... человек же спит. Давайте одеялком укроем». И как откровенно по-хамски ведут себя «жаворонки» по отношению к «совам», мирно спящим до полудня! Яна — не исключение.
— Панфилов, просыпайся! Иди завтракать! Опять всю ночь играл?
Она включает телевизор, распахивает окна и перемещается на кухню громыхать сковородой. Оттуда слышится ее голос:
— Панфилов, твою мать! Я на работу опаздываю! Вставай!
Совместный завтрак — наша нерушимая традиция, заложенная во времена совместных бессонных ночей — то в постели, то в игре. Потом Янка окончила институт, получила диплом, нашла работу, и наши режимы дня стали несовместимы. Но завтракали мы всегда вместе.
Чрезмерно бодрый закадровый голос из рекламы стирального порошка воспринимается как помеха, которую надо срочно устранить, пока она не расплавила мозг. Я, не открывая глаз, на ощупь нахожу пульт и снижаю громкость.
Потом добираюсь до ванной, включаю воду, обжигаюсь, чертыхаюсь, просыпаюсь, добавляю холодной, умываюсь и чищу зубы. Из зеркала на меня недобро и исподлобья смотрит двадцать четвертая реинкарнация помеси гоблина и орка.
«Все-таки стоит побриться, — думаю я. — Как-нибудь. На днях»...
Мы молча завтракаем, сидя напротив друг друга за маленьким обеденным столиком у стены. Я вяло пережевываю омлет, а Янка — пьет кофе, одновременно рассматривая себя в зеркальце и красясь.
Вспоминаю наше знакомство. Случилось это в Игре, когда я, скучая в ожидании рейда, летал на своем огненном фениксе по Калимдору и увидел, что в локальном чате просит о помощи жрица невысокого уровня с ником «Хильяна». Маленькую жрицу обижал плохой ордынский ганкер[1]. Пришлось вмешаться и выручить, после чего она внесла меня в список друзей. Следующие пару месяцев я помогал ей с прокачкой персонажа, мы стали общаться в голосовом чате, пока не выяснили, что живем в одном городе. Я пригласил ее в наш клан, и на очередной клановой попойке мы познакомились в реале...
— Тебе что, нравятся блондинки? — нарушает тишину Яна.
Я мешкаю с ответом. Блондинки мне нравятся. Но так же мне нравятся брюнетки, шатенки и рыжие. В студенчестве я был влюблен в девушку с синими волосами, и когда она обрилась наголо, любил ее не меньше.
Родной цвет волос Яны — каштановый, но в данный момент она жгучая брюнетка.
— Мне не важен цвет волос. И не важно, кто мне нравится! Последние... э-э-э... четыре года я люблю только тебя.
Сам понимаю, насколько неестественно это прозвучало. Яна недоверчиво хмыкает:
— Ну да, как же. А в книге ты пишешь о блондинке. Хорошо хоть помнишь, сколько мы вместе!
Я давлюсь только что откушенным куском бутерброда с сыром и колбасой. Действительно, в книге главный герой влюбляется в блондинку. Но то главный герой, а тут — я. Откашлявшись, прожевав и проглотив, отвечаю:
— Это не я так считаю. Это главный герой.
— Гер-р-рой — штаны с дырой, — тянет она.
Недокрашенный глаз придает ей черты Двуликого, бывшего окружного прокурора Готэм-сити. С ее носка слетает тапок — нервничая, она всегда раскачивает ногу.
— Герой книги, ты же понимаешь? Просто я пишу от первого лица, мне так удобнее.
— Врешь ты все, Панфилов. Я тебя насквозь вижу, вон уже краснеешь, и рука дрожит.
Рука дрожит не поэтому, это тремор с похмелья, но она права. Вру.
— Ладно, пейсатель, — она намеренно искажает слово, — мне пора на работу.
Обдает меня приторно-возбуждающим шлейфом духов, чмокает в губы и уходит.
Хлопает дверь.
Я смотрю на бутерброд в руке. Есть совершенно не хочется. Хочется спать.
Кладу голову на руки и осматриваю кухоньку нашей съемной «двушки», в которой воцарился дух уныния и нищеты. Над раковиной обвалилась плитка, из крана с убийственной монотонностью капает, сломанная дверца духовки всегда открыта. Плита в бурых разводах, а рыжевато-серый от табачного дыма потолок нависает так депрессивно, что хочется прямо сейчас выйти через комнату на балкон, сесть на его рассохшиеся деревянные перила, свесить ноги, поболтать ими и спрыгнуть...
Встаю. Оставив грязную посуду на столе, выхожу из кухни и иду на балкон. Яркий солнечный свет бьет по глазам. Щурюсь, потягиваюсь, прогоняя ломоту из одеревеневшего тела, и лезу в карман за пачкой сигарет.
Пачка пуста. Горестно матерюсь и вздыхаю. Уже не хочется ничего. Пост-абстинентный синдром в классическом проявлении. Я переваливаюсь через перила балкона и с восьмого этажа смотрю на двор. В жидко-стальной луже быстро проплывают облачка, ее поверхность манит. На мгновение в разрыве между пробегающими облаками мелькает луч солнца.