Страница 91 из 150
Имагин хмыкнул, пошевелился, извернулся так, что теперь уже его дыхание дразнило кожу на ее плече, начал мелко целовать, поднимаясь вверх по шее, к самому уху.
– Мой первый секс произошел, мелкая, когда ты пошла... в третий класс. И вот с того момента, время от времени, я освобождался поздно... или рано. – Настя поморщилась. – Звездочки на моих погонах мы сейчас считать вряд ли будем, хорошо? Но кое-что скажу. Не забивай себе голову глупостями. Так, как сохну по тебе, я еще никогда не сох. И не хочу.
– Сохнуть не хочешь?
– Не хочу больше ни по ком вот так...
Настя развернулась, пришлось даже отпустить злосчастное одеяло, обняла Глеба, какое-то время глядя в глаза, а потом поцеловала в губы.
Она сама называет это влюбленностью, он... неважно как, пусть как хочет, так и называет. Но чувствует наверняка то же. То же, только по-мужски. Влюбиться в Имагина – это был огромный риск, но насколько же это того стоило!
Мужчина оторвался от ее губ нехотя, прошелся взглядом по открытому для прикосновений телу, снова развернул, замотал, не забыл оставить просвет для рук, проник под... Они только еще немного поговорят, а потом – обязательно, непременно продолжат.
– Поехали завтра во Дворец спорта.
– Зачем? – Настя снова откинула голову на мужское плечо, чуть повернула, разглядывая его лицо в темноте. Достала руку, провела указательным пальцем по носу – от кончика до переносицы, обрисовала контур брови, коснулась ресниц, улыбнулась, когда он моргнул.
– Там завтра матч хоккейный, ходила когда-то?
– Нет.
– Ну вот. Вдруг понравится?
– Хорошо. – Даже если не понравится, все равно понравится. Там будет он, там, возможно, будет холодно, и Глебу придется греть ее, обнимая, он будет непременно много говорить – все терпеливо объясняя. Ну и это ведь тоже часть его жизни. Значит, ей понравится.
– Тогда пообедаем, и туда.
– Ага.
– И еще...
Глеб перехватил ее руку, опустил, сжал в своей, второй тоже зафиксировал, прижав к себе чуть сильней. Складывалось такое впечатление, будто мужчина боится, что после его слов Настя начнется вырываться.
– Твои приезжают через неделю, правильно?
Девушка кивнула.
– Давай это время ты у меня поживешь? – на Настю смотрели до ужаса серьезно. Так, что впору выуживать-таки руку из хвата, а потом вытягивать, выпятив большой палец, и в лучших традициях гладиаторских боев держать паузу прежде, чем поднять палец вверх или опустить, оглашая смертельный вердикт.
Делать этого Настя не собиралась. Долго смотрела в глаза серьезного мужчины, а потом спряталась на его же плече, выдыхая ответ очень тихо.
– Хорошо.
Ну вот. А планировала ведь этому сопротивляться. Действительно планировала. Попросить отвезти домой, вернуть ключи, забрать шмотки. Умом планировала сделать это, а сердцем надеялась, что он предложит остаться. Сегодня, на неделю, вообще.
Пожалуй, слишком опрометчиво, но... на вообще она тоже, наверное, согласилась бы. Хорошо, что он об этом не догадывался. Хотя и этой победы ему было достаточно, чтоб очень даже обрадоваться.
Имагин расплылся в улыбке, а потом стал уговаривать.
Сначала – повторить, но уже громко, четко, внятно. Потом – посмотреть на него. Потом – поцеловать, в знак закрепления, потом... Потом тоже на что-то уговаривал. Весь перечень Настя уже не вспомнила бы, но знала, что уговорил на все.
А утром они снова проспали... Теперь уже даже обед.
***
– Вот, видишь дом? Тоже новый. Такой бестолковый, что аж плакать хочется, а самое обидное – здесь же раньше тоже парк был! Какой парк, Наташка. Володя тут все детство провел. Мы всегда знали, где детей искать, если вдруг к ужину домой не спешат. Созванивались с соседями, выясняли, что все дворовые сорванцы запропастились куда-то полным составом, а потом выбирали самого грозного родителя и отправляли загонять их по домам. А они всегда тут были. Халабуды какие-то строили, в разбойников играли, даже в футбол гоняли, представляешь, все здесь!
Антонина Николаевна покачала головой, а потом отвернулась от застройки, ступая на парковую аллейку, ведущую в другую сторону.
Наталья же еще какое-то время смотрела туда, куда показала свекровь, оживляя в памяти образ мужа. Они-то встретились уже в студенческие годы, каким он был в детстве, Наталья не знала. Разве что по фотографиям, вот таким рассказам, и глядя на Андрюшу. Так похожего на отца Андрюшу.
Засмотревшись, она отстала от свекрови, пришлось нагонять. Несмотря на то, что Антонина Николаевна давно уже обменяла седьмой десяток, шаг ее был достаточно тверд, а главное – очень уж резв.
Глядя на ровную спину изящной седовласой женщины, поверить, что совсем скоро она отметит очередной юбилей, было сложно. Большинство и не верило. Даже пытались выпытать секрет, как... после всего... она смогла...
А Антонина только пожимала плечами, посвящая в то единственное, что могло считаться секретом: надо уметь отпускать и прощать, не тратить себя на злость, гнев и обиду. Не смиряться и плыть по течению, где есть шанс – бороться, а если шанса нет... Не грызть себя, не убиваться, не убивать. Не завидовать и не жалеть. Она учила этому сына, пыталась учить невестку, старалась донести то же до внуков. Не затем, чтоб в семьдесят они выглядели лучше, чем ровесники, а чтоб чувствовали себя лучше. Чтоб жить было проще. Им.