Елена Прекрасная

На лице главной мамки отразилось невыразимое облегчение и капелька – совсем капелька - досады. Должно быть, не верилось ей, что я выйду замуж – даже если соглашусь, а возиться со мной больше не хотелось. Вряд ли ей приходилось работать с более трудной Еленой, чем я. Тем не менее, она не стала мне демонстрировать свою радость, за что моя самооценка была ей благодарна. Нацепив соответствующую моменту серьёзную мину, главная мамка поднялась со стула, утёрла своей богато расшитой кружевом наволочкой скупую слезу – уж не знаю каким чудом она из себя её выжала – и поклонилась мне в пояс. Я, конечно, тоже поклонилась: надо же попрощаться, как должно.

После этого Настенька созвала киселёвцев и объявила им, что Елена Прекрасная «их покидает». По собственному желанию. И о том, как отчаянно они будут сожалеть о моём уходе. По засверкавшим улыбками и засиявшим неприкрытым восторгом лицам теремских этого было не заметно, но я предпочла поверить. Конечно, будут – кто им так жизнь разнообразит, как я?

Во время своей прочувствованной речи, главная мамка иногда бросала на меня взгляды, ища поддержки, и я послушно кивала, подтверждая сказанное. Действительно, покидаю. Да, по собственному. Заверив в том, что им будет меня не хватать – все со счастливым видом кивали и поддакивали - Настенька перешла к связанным со мной чудным воспоминаниям, которые навсегда запечатлелись в их сердцах. На этом месте я насупилась, уловив некий намёк на то, что не всё у нас было гладко – и, кажется, кое-кто считает, что я тому причиной. Настенька недовольство уловила, ссориться не пожелала и плавно свернула на более безопасную стезю общих похвал.

- У меня тоже останутся незабываемые воспоминания! – заверила я киселёвцев, вспомнив как мне портили жизнь женихи и некоторые особенности местного быта. Впрочем, ссориться мне тоже не хотелось: лучше уйти красиво, чем убегать, спасаясь от разгневанных мамок, поэтому ехидство в голосе я постаралась скрыть за невинным выражением лица.

Пожалуй, никогда в наших отношениях с Настенькой не было столько взаимопонимания и расположенности друг к другу, как сейчас – когда я собралась уходить. Кажется, в глубине души главная мамка ждала, что я выкину какой-нибудь фокус – например, объявлю, что решила остаться. «Хорошего же они обо мне мнения!» - воскликнула я про себя. Но обижаться не стала. Докажу им хоть под конец, что я не такая, как они думают – а гораздо лучше!

Спокойствие, с которым я слушала её выступление, убедили Настеньку, что моё намерение серьёзно. Расчувствовавшись от моей сговорчивости, она подобрела и заулыбалась. Похвалы полились ручьём. Помимо прочего, меня восславили как самую популярную невесту за время существования терема.

- Сто сорок четыре кандидата добивались руки и сердца нашей Еленушки, - отчётливо скрипнув зубами, возвестила Настенька.

Я возгордилась: побить рекорд, пусть даже в чужом мире, в какой-то захолустной деревне, – это здорово! «Так держать! - сказала я себе. - Заслуженной королевой красоты ты стала, теперь можно покорять другие вершины.»

За размышлениями о том, на какой бы следующий рекорд мне нацелиться, я прослушала часть Настенькиной речи. Очнулась лишь когда меня принялись обнимать и целовать. Все резко ко мне подобрели и, не скупясь, нахваливали мои достоинства. Я взамен, постаравшись, нашла светлые, хорошие стороны и у них, постаравшись запихнуть обиды в дальний уголок памяти. Почему бы не расстаться друзьями? Тем более, что теперь, когда всё было решено, мне стало немножко страшно: реальность незнакомая – выживу ли я в ней? От этого эти люди, с которыми я прожила бок о бок последние месяцы, вдруг стали родней и ближе.

На радостях Марфушка побежала накрывать на стол. Я отнекивалась – сыта ещё, но она настояла, заявив, что не отпустит меня, пока не накормит до отвала. Её бурно поддержали: кто же откажется от лишнего повода для гулянки? В итоге, со двора мы переместились в зал. Меня усадили и принялись откармливать – на убой.

- Больше не съем! – взмолилась я, наконец, отталкивая от себя новое блюдо, которое мне подсовывали.

- Не могу! – выдохнула я. Живот готов был лопнуть. Даже расстёгнутая пуговка джинсов не помогала.

Увидев, что я и вправду не могу запихнуть в себя больше ни кусочка, Марфушка кивнула.

- Ну, хоть потолстеешь маленько, - удовлетворённо произнесла кухарка, жалостливо оглядывая «мои кости», как она выражалась. Но тут же помрачнела: вспомнила, видать, что в скитаниях особо не зажируешь. Погрустнев, Марфушка развернулась и вышла из зала.

- Ну-ну, - удивилась я. Она что, на меня обиделась? Однако полный до отказа желудок не позволял думать ни о чём, кроме него. Меня с немыслимой силой стало клонить в сон. Я отказывать себе не стала и пока другие весело переговаривались, тихонько вздремнула.

Проснулась оттого, что кто-то тормошил за плечо и назойливо зудел что-то в ухо.

- Просыпайся, Еленушка, краса моя! – слащаво пела Настенька прямо в ухо.

С трудом продрав глаза, я очумело уставилось на её полное лицо.

- Что? – заплетающимся со сна языком пробормотала я.

- Пора!

- что пора? – не поняла я.

- В путь пора, - подозрительно нахмурилась она. «Передумала, что ль?» - читалось в её взгляде. Окончательно проснувшись, я потянулась и сказал:

- Ну, пора, так пора.

Она сразу расцвела. Голосок вмиг сделался елейней прежнего.

- Пойдём, Еленушка, поспала – и будет.

- Иду, - лениво откликнулась я. Идти никуда не хотелось: хотелось забраться под тёпленькое одеяло и продолжить почивать, но я сделала над собой героическое усилие и встала.

- Что с подарками делать? – деловито осведомилась Настенька.