Страница 52 из 101
Утро я встретила в постели: стимула выбираться из нагретого местечка не было никакого. «Зачем вставать-то? - лениво размышляла я. – Теперь ведь всё равно в клетке держать будут.» Однако я ошиблась, потому что, когда солнце поднялось повыше – то есть в то время, когда я обычно вставала, если в тереме не было женихов, замок снова заскрипел и ко мне вошла Настенька.
- Одевайся, Елена, – сурово велела она.
Перестав притворяться, что сплю, я с удивлением посмотрела на неё. Странно как-то, обычно у неё другой подход к решению проблем. Хватательный.
- Поговорить надо.
Поговорить – это мы всегда пожалуйста! Главное, чтоб не били. Резво вскочив, я быстро оделась в свою поношенную, но любимую одежду и поспешила на выход, вслед за главной нянькой. Причины покорности были просты: есть хотелось люто. Может, тот кто спит и ест, но ест он только до тех пор, пока не проснётся.
К чести Настеньки, в столовой, куда она меня привела, меня ждал завтрак. Не роскошный, отнюдь, но вполне питательный – и вкусный, судя по запаху. «Не вчерашняя каша. Бррр!» - отметила я, усевшись за стол. С умилением оглядев своё маленькое пиршество, я набросилась на еду. Главная нянька изучила меня достаточно хорошо, поэтому даже не пыталась ни о чём заговаривать, пока я не наелась. От еды, я, как водится, подобрела, и теперь смотрела на широкое румяное лицо Настеньки с куда большим добродушием, чем до завтрака.
- Елена, мы тут подумали и решили, что тебе придётся покинуть терем, - не стала нянька ходить вокруг да около.
Я чуть со стула не свалилась. Желудок громко, протестующе зарычал.
- Почему? Князь вернулся? – испугалась я.
Лицо Настеньки отразило всю гамму переживаний: от желания меня придушить до полной покорности судьбе.
- Нет, князь не вернулся, – уныло возразила главная мамка.
- Тогда что? – вздохнула я с облегчением.
- А то, что не выходит из тебя Елены Прекрасной! – в сердцах выпалила она. – Как мы ни бились, как ни старались, а дура ты дурой!
У меня отвалилась челюсть.
- Ни одного жениха захомутать не можешь! – продолжала изливать недовольство Настенька. – А от тех, что есть, нос воротишь. Репутацию нам совсем испортила!..
- Но как же?.. – растерянно пробормотала я.
- К нам уже и ехать-то никто не хочет, - перебила меня нянька. Видно было, как у неё душа наболела. - Говорят, мол, не девица у вас на выданье, а ледяная царевна. Ещё и князь этот! Слухи пошли – мол, не непорочна дева-то ваша…
Я залилась краской и потупив взор, принялась водить кончиком замызганного кроссовка по деревянному полу.
- Ух, задушила бы змея! – мамка стиснула кулаки и слова замерли у меня в горле. Пришлось прокашляться.
- Настенька. – осторожно начала я. – Что ж делать-то?
- Не знаю, Еленушка, не знаю, – с тяжёлым вздохом главный оплот терема опустила голову на свои мощные длани. «Ну, прям Алёнушка в печали!» - отметила я, но смешно не было. Сердце сжала тревога: никогда ещё я не видела эту решительную, бойкую, подвижную женщину в таком меланхоличном настроении. Снова прокашлявшись, я робко вымолвила:
- Настенька, – осторожно начала я. – Что ж делать-то?
- Не знаю, Еленушка, не знаю, – с тяжёлым вздохом главный оплот терема опустила голову на свои мощные длани. «Ну, прям Алёнушка в печали!» - отметила я, но смешно не было. Сердце сжала тревога: никогда ещё я не видела эту решительную, бойкую, подвижную женщину в таком меланхоличном настроении. Снова прокашлявшись, я робко вымолвила:
- Настенька, как же я буду одна? Куда мне идти?
Мамка подняла голову и печально на меня посмотрела.
- Идти-то найдётся куда. Да никогда от нас Елены Прекрасные не уходили без мужа!
Видно было как ей досадно от того, что я осталась в девках, посрамив её репутацию.
- Может, согласишься, Еленушка, замуж-то выйти? – моляще заглянула мне в глаза Настенька. - Мужа-то я найду: хоть волоком, а приволоку! – с надеждой предложила она – видать, учуяла мою слабину. Вот что такое сочувствовать людям – тут же пользу норовят извлечь. Язык по привычке рвался пулькой выплюнуть хлёсткое «нет», но, неожиданно для себя, я его попридержала. И крепко задумалась.
Мне уже не двадцать – и даже не двадцать пять. Сейчас ещё замуж зовут, скоро вообще никто не возьмёт. «И плевать!» - бесшабашно заявила оптимистичная сторона натуры. «А как же мечта всей жизни?! - обалдел разум от такой прыти. – Мы за что боролись? Сколько испытаний претерпели, в другой мир попали – и всё зря?! То было – мужа ей подавай, а теперь уже и не надо! Вот же девка капризная!»
Я вздохнула и украдкой взглянула на Настеньку, затаив дыхание наблюдавшую за моими борениями. Поняв, что она не против дать мне поразмышлять, вновь погрузилась во внутреннюю баталию. «Что – ради того, чтобы окольцеваться, уж на всё согласна: и шить, и вышивать, и дома сидеть?» – ехидно осведомилось второе «я». Я поджала губы. «То-то же!» - торжествующе воскликнула душа, жаждая воли. «А где ты жить будешь?! В лесу?! - остервенело набросился на меня разум. – Мухоморчиками питаться?!» «Почему сразу мухоморчиками?» - оскорбилась я. «Да потому, что ты ни один гриб от другого отличить не способна, кроме мухомора! - взвыл этот поборник здравомыслия и продуманных, взвешенных поступков. – Что, и голодать согласна ради принципов?» Голодать не хотелось. Замуж тоже не хотелось. Хотелось оставить всё как есть.
Поймав себя на этом, я ужаснулась. Вот она я – во всей красе! Лишь бы засесть где-нибудь в более-менее уютном гнёздышке, а там – хоть трава не расти. Ни амбиций, ни честолюбия! И ладно бы самой себя содержать, как в Москве было, так ведь на шеях у людей вишу. Висю… Сижу! И хорошо сидится, слезать не охота. Я всхлипнула; всё-таки ругать саму себя – последнее дело.