Страница 1 из 74
Для учёного человека заря и сумерки – одно и то же. Слово меняется только от того, идёт ли речь о вечернем или утреннем времени. Смысл всегда одинаков. А вот для поэта разница всё-таки есть.
Рассветом надо любоваться посреди безбрежного поля, в начале лета. Розовый, лёгкий, игристый предвестник дня. Счастливый блеск утра, пылающая синяя даль. Радостный пересвист птиц, громко восхваляющих солнце, торжество света. А может и наоборот – мрачный и мертвенно-бледный, если первые утренние часы окажутся дождливыми. Но каким день будет дальше: счастливым или печальным, весёлым или грустным – рассвет этого не знает и не скажет. Лишь пообещает, что все это будет. Восход – прелюдия нового дня. Восход – это радостный посланец весны, который остаётся с тобой все месяцы года.
Иное дело – закат в конце августа. Особенно если находиться в библиотеке усадьбы Кингасси, и смотреть сквозь огромное окно-витраж, где изображён Последний день мира, когда ангелы Единого будут сражаться с ночными демонами. А в воздухе чуть заметно пахнет пылью от тысяч книг, расположившихся на полках шкафов. Закат ничего не скажет, ничего не пообещает. Это завершение всех дел, итог прошедшей главы жизни. Едва начинают играть густые краски западного багрянца, тяжёлый от зерна колос склонятся к земле, усталый крестьянин приостанавливает свой шаг на тропинке, рыбак придерживает лодку, а охотник, сидя у бледного в вечерних сумерках огня, прищуривает глаза. И все они заворожённо и с тревогой смотрят, как уходит за горизонт светило, как облака, сверкавшие и прозрачные днём, теперь становятся резкими и тёмными. Горизонт расцветает сначала золотистым, потом цветами киновари и наконец вишнёвым. А потом вдруг последний луч солнца забирает все цвета с собой, мир становится серым и бесцветным, небо тонет в океане пустоты. Приходит ночь. В конце лета она уже совсем чёрная, первый вестник скорого дыхания осени и грядущей зимы. И наступит ли для тебя новый рассвет и новая весна – никогда не узнаешь. Потому-то и смотреть закат лучше здесь, где тебя окружает мудрость тех, кто давно обратился в тлен… Но чья мысль пережила краткий миг бренного существования. Среди теней, про которые будут помнить даже тысячи закатов спустя.
Ислуин досмотрел заход солнца до последнего мига, когда громады облаков затерялись в потемневшем небе, а за окном всё смешалось, укрытое густым слоем чёрной краски. И лишь тогда включил лампу. Небольшое пятно света не могло осветить огромную залу, но для одного читателя его было вполне достаточно. Вот только лежавший на столе фолиант так и остался открытым на первой странице. Экземпляр не только старинный и дорогой, но и очень интересный. Прежний лорд Кингасси собрал в своей резиденции много редкостей. И пусть для старика главной была цена, в его коллекции попадались настоящие жемчужины. Например, как эта – последнее издание типографии Академии Киарната, отпечатанное незадолго до Исхода и Третьей войны.
Магистр невидящим взглядом уставился на буквы и подумал, что и в его жизни закончилась очередная глава. Когда он встретил Лейтис на улицах Бархеда, потом признал дочерью… Тогда казалось – все это игра пополам с самым простым способом решить бытовые проблемы, не отвлекаясь от главной цели. Вот только правы были и шаманы Сарнэ-Турома, и жрецы Эбрела… Когда говорили ему, что в жизни нет ничего выше, прекраснее и важнее семьи. А он по молодости не слушал, только смеялся в ответ на наставления. В какой день Лейтис и в самом деле стала для него дочерью не только по закону и по крови. Но и в душе? Не упомнить. Зато до сих пор внутри звенит каждый миг свадьбы, трепет и гордость отца, выдающего свою дочь замуж… Неделя счастья не за себя – за Лейтис. А сегодня утром пришёл закат. Гонец донёс весть с южных границ. Пришли Ночь и Тьма, бесчисленные полчища орков затопили окраины Империи. И настанет ли когда-нибудь новый рассвет – никому не известно.
Негромко скрипнула дверь. Ислуин повернулся. Вошедший лампу с собой не взял, но острое зрение позволило узнать человека даже в тех крохах, которые давала настольная лампа. Раттрей. Магистр тут же заставил себя собраться. Наверняка у Хранящего покой тоже на сердце скребут кошки… Вот только слишком уж он скрытен. И даже с доверенным человеком не станет делиться наболевшим, лишь бы облегчить себе душу. А о том, где собирается провести вечер, Ислуин не говорил, к тому же библиотека не самое любимое его место. Значит, глава Тайной канцелярии хочет поговорить наедине. Ведь утром они уже виделись.
Раттрей подошёл к столу, посмотрел на книгу и усмехнулся уголком рта.
– Интересный выбор. Вижу, вы задумались о том же.
Ислуин пожал плечами: мол, полагайте, как хотите. Не объяснять же, что книгу именно про обычаи и повседневную жизнь гномов он вытащил из шкафа случайно. Пусть лучше виконт считает – собеседнику известно многое. Тогда и сам скажет больше, чем хотел поначалу. Ислуин, хоть и доверял Раттрею, пешкой в его руках становиться не собирался.
Тем временем Хранящий покой перелистнул несколько страниц и остановился на карте.
– Стервятники начали кружить вокруг льва даже раньше, чем он издох.
Ислуин проследил за взглядом виконта – тот смотрел на северную часть Рудного хребта, и покачал головой.
– Спорные земли. Я понимаю ваши опасения. Но не думаю, что падишах рискнёт ввязаться в спор насчёт Яванского порта. Шафтолу Второй хоть и постарел с тех пор, как я был в тех краях последний раз, власть в своих руках держит по-прежнему крепко. Неудачный заговор визиря Уштура в прошлом году это вполне доказывает. Шафтолу отправил на плаху вместе с визирем двух своих сыновей, но кланы их матерей даже не пикнули. А если воевать с Империй… Сам он армию уже не поведёт, значит, придётся отправлять кого-то из сыновей. А тот, вернувшись, запросто подвинет отца на престоле. Сначала в сторону, а потом и в усыпальницу. Нет, воевать сейчас падишах не рискнёт.