Страница 23 из 26
В Ирмелин приехали к вечеру.
Два дня Дарри гнал коней, как сумасшедший. Его люди едва поспевали. Под конец Бёртон не выдержал, подъехав поближе, спросил, да так, чтобы другие не слышали:
— Капитан, нечто мы убили кого в Рокне? Чегой-то ты сдёрнул нас посреди ночи и куда мы летим, будто тати какие? Вроде как за нами никто не гонится! Что стряслось-то? Может скажешь наконец?
— Ничего. Просто надо спешить.
— Ай, капитан, я тебя триста лет знаю! С той поры, как ты влетел ко мне ночью в Рокне, как нетопырь, на тебе лица нет. Так, что стряслось-то?
— Послушай Бёртон, ничего не стряслось, или ты забыл, что нам ещё к таврачьей бабке успеть надо? – огрызнулся капитан.
— Дык, месяц ещё только народился.
— Народился–не народился! Какая теперь разница? Или ты в борделях всю память пропил и не помнишь, что в последний раз было в Брохе? Полнолуния ждать не будем. Нам надо поскорее поймать эту тварь!
— А какого рожна мы в Ирмелин-то припёрлись? Нам, вроде как, в другую сторону. Чегой-то ты темнишь, капитан!
— Бёртон, ты бы это… не совал нос, куда не следует, а то, как ты там сам любишь повторять: «Кошка скребёт на свой хребет», — скупо ответил Дарри.
Бёртон посмотрел на его хмурое лицо и пробубнил себе под нос:
— Видать, много я болтаю лишнего. Но как скажешь, капитан, чужой балаган не наше дело, конечно.
А Дарри думал о словах генерала, как он на прощание, уже в дверях, остановил его, расстроенного отказом, и, положив руку на плечо, сказал:
— Ты бы заехал к родным на обратном пути, мало ли как дальше сложится всё…
Он замолчал, но Дарри понял.
Увидеться в последний раз. Попрощаться.
Потому и сделал крюк, заехал в родной дом.
Замок Абалейн стоял на холме, по склонам окружённый вишнёвыми садами. От моста вдоль дороги тянулась деревня, уходя вниз, к реке. Но Дарри не поехал по дороге, срезал напрямую через овраг, между сохнувшими возле овина снопами. Перемахнул покосившийся низенький плетень сыроварни и выехал прямо к воротам.
Его отряд отстал, и он был этому рад, хотелось побыть в одиночестве. Всю дорогу думал, ругая себя на все лады, и когда кто-то прерывал его мысли, был зол и огрызался.
Чем он только слушал? Веды сами выбирают себе мужей!
Почему он не признался ей? Видел же, как вспыхнули её глаза, когда он взял её за руку! Как она смущалась и краснела, теребя свои перчатки. Сказал бы! Она бы его и выбрала! Кого же ещё ей выбирать? И генерал согласился бы с её выбором. И ведь знал, что так и будет, потому и сослал его до рассвета из Рокны. А он тоже хорош, обиделся и поехал! Идиот! Болван! Дурень!
За всю дорогу он передумал много, но когда решился повернуть назад, понял, что уже опоздает. Осознание того, что он обидчивый тугодум, привело его в ярость и, взяв на привале саблю, Дарри пошёл и порубил в клочья заросли бузины. Но полегчать — не полегчало. Его люди делали вид, что не замечают, что с капитаном что-то происходит, и только Бёртон в очередной раз принялся его корить, пока никто не слышал.
Но после ужина в замке Абалейн, когда его люди, взяв по кружке, пошли на конюшню, чтобы нечаянным крепким словцом не оскорбить леди Абалейн и её дочерей, а сам Дарри сел с отцом у камина обсудить разное, он подумал: может, генерал был прав? Он смотрел на огонь и размышлял, слушая рассказ отца о том, сколько зерна собрали в этом году и как вырос долг перед казной, а что, если бы он сказал сейчас, что хочет жениться на веде? Отец стар, замок обветшал, ещё нужно выдать замуж двух сестёр, а, кроме него и старого отца, единственному мужчине в их семье всего-то восемь лет. Что будет, если Дарри погибнет на перевале? Привести сейчас жену-веду в этот дом и оставить её тут было бы глупостью. Но в груди саднило так, словно по сердцу прошлись когтями.
— Ты что-то задумчив, сынок, — отец смотрел на него и щурился — видел уже совсем плохо.
— Нет, просто устал с дороги, — ответил Дарри, пошевелив угли в камине.
От тепла и вина разморило совсем, три дня бешеной скачки и злости давали о себе знать. И вкусный ужин, семья, тишина и спокойствие понемногу расслабили капитана. Он вытянул ноги к огню и закрыл глаза…
— Я тут не хотел говорить при леди Абалейн и твоих сёстрах…
Было что-то в голосе отца такое, заставившее Дарри открыть глаза и повернуться.
— Знаешь… Ройгард погиб.
— Что?
Ройгард Лардо — старший сын Айгарда Лардо, князь Ястребиной Скалы, их сосед и друг Дарри.
— Когда?!
— Позавчера.
Дарри долго смотрел на огонь, вспоминая, как вместе с Ройгардом они впервые поймали в силки куропатку, как Айгард учил его стрелять по летящим уткам, как охотились на оленя, делили ирмелинских невест и подглядывали из кустов за купавшимися у водопадов девушками…
— Как это случилось?
— Говорят, медведь задрал.
— Медведь? Сейчас? Осенью?
— Так говорят, — отец покряхтел, закутывая пледом колени, — Айгард не выходит из дому и никого не принимает, леди Лардо слегла, а в Ястребиной Скале вчера весь день были храмовники. Я никому поэтому пока и не сказал — пусть все уляжется. Не хватало нам тут храмовников с их огнивом, мало чего им покажется — спалят всё, не задумываясь. Обождём. Но дело нечисто, сынок, всё держат втайне, никто ничего не говорит. Я и то всё это случайно от лекаря узнал, встретил на дороге, когда он ехал от леди Лардо.
— И что сказал лекарь? — нехорошее что-то ворочалось у Дарри внутри.
— Лекарь? Говорит, медведь. Но какой медведь и откуда здесь? Давно ли ты у нас тут медведей видел, да ещё по осени? И вот лекарь то ли был пьян, то ли… видел бы ты его глаза. И руки у него тряслись, когда расспрашивать стал. И объяснить толком ничего не смог, а как я понял, он и тела-то даже не видел — бормотал что-то непонятное.