Страница 81 из 90
Кожаный мешок, принесенный камерарием, был так толст и тяжел, что у Хотена пропали последние сомнения. На золотые шпоры да на обратную дорогу теперь хватит, еще и останется! Он хотел было поделиться с Вилхелмом и Карлусом, однако честные немцы не приняли его предложения, при этом Карлус напомнил, что уже получил в подарок неплохого коня. Он попросил Марко проводить гостя в Нижний город к мастеру-златокузнецу и поторговаться за него, а еще напомнил:
– А еще, посол, побывай в бане и не забудь чисто вымыть голову. Жаль, что тут посвящают в рыцари не по обычаю саксов. У нас благородные жены наливают для будущего рыцаря горячей воды в лохань, он туда садится в одной рубашке, а они моют счастливца своими прекрасными ручками. Да не забудь приказать, чтобы тебя чисто выбрили.
Когда Хотен в сопровождении Марко и Хмыря отъехал от дома золотых дел мастера, на груди спрятав еще горячие после отливки шпоры, поискал он на верху скалы глазами и рассмотрел балку, выдвинутую между зубцами крепостной стены, и под нею жалкий и смешной, на грушу похожий труп. Присвистнул Хотен и успокоил себя тем, что толстячка Людку погубила собственная жадность. Ведь в повести о Зигфриде и Кримхильде короля карликов спасло только то, что он мудро воздержался от попытки возвратить себе клад Нибелунгов.
Глава 23. «Поезжайте, месса окончена!»
Огромный и довольно мрачный внешне, собор внутри поразил Хотена щедрым освещением и отличным от православных церквей устройством. Само богослужение показалось ему бедноватым в сравнении с православным, а праздничные облачения архиепископа отца Лукаса и священников просто скромными. Зато сияла золотом и серебром толпа придворных, в которой кучка русских дружинников, пришедших вместе с Прилепой, выделялась темным пятном. Сам Хотен, в немецком платье, стоял сразу за королем Гейзой, рядом потел в церковной духоте немыслимо вырядившийся сенешалк Карлус. Купанье в такой же, как и в Буде, самородно горячей воде с неуловимым сернистым запахом приободрило, однако порой Хотену казалось, что он может упасть прямо в церкви от усталости.
Звучала латинская речь, исходили дымом незнакомые благовония, сновали перед алтарем дьяконы и священники, а Хотен, подражая в том королю, только голову наклонял, когда люди кланялись, и руку поднимал, когда вокруг крестились.
Наконец, служка принес и положил с поклоном на алтарь меч. Старинный, с почерневшим от старости лезвием, лишь рукоять и крестовина останавливали на себе глаз – из слоновой кости, покрытые резными не то змеями, не то травами. Очевидно, это и был знаменитый меч святого Иштвана. Снова служка возник у алтаря уже с целой охапкой франкских мечей, среди которых Хотен узнал и своего свеженаточенного дружка, старого доброго «Гунтера», едва ли удостаивавшегося ранее такой чести. Хотя, кто может знать? Посол германского цезаря, одаривший им Хотена, сказал только, что меч снят с франкского боярина убившими его разбойниками, а куплен был у торговца в Аахене.
Снова начались латинские песнопения, мечи на алтаре обкуривали благовониями из кадил, носили их с пением вокруг алтаря. Наконец, архиепископ Лукас благословил короля Гейзу и неловко опоясал его мечом святого Иштвана. Потом он произнес несколько слов вполголоса, при этом тыкал бледным тонким пальцем в сторону Хотена. Марко громко зашептал из-за спины:
– Святой отец говорит, что не будет благословлять схизматика.
Тогда король Гейза заявил на языке своей супруги:
– Я апостольский сан и самый иметь, поп.
Важно кивнул он сенешалку, и тот величаво выступил вперед и, кряхтя, привинтил к задникам красных сапог Хотена одну за другой две золотые шпоры. Тогда король движением руки потребовал у служки подать ему меч Хотена и небрежно приткнул его у пояса киевского посла. Тотчас же Марко, согнувшись, обошел сенешалка Карлуса и закрепил «Гунтера» на златотканом кушаке, днем в Стерегоме купленном. И Хотен не оплошал: встав на одно колено, он поцеловал у короля руку в тонкой замшевой перчатке. Король в ответ взъерошил ему волосы.
– Тепер быти рыцар regnum святой Иштван, – сказал.
Опять запели латинские попы и чернецы, однако служба явно близилась к концу. Хотен позволил себе тихо спросить у Марко, как тут новоиспеченные рыцари устраивают угощение для двора? Ответил чуткий на ухо король Гейза:
– Скажи ему, что угощаю я! Пусть только даст по дукату слугам и попросит нашего шенка, чтобы выбрал получше вино.
Вслед за королем Хотен покинул собор и стоял на паперти, наслаждаясь свежим вечерним воздухом, когда его слабо потянули за полу котты. Хотен обернулся: сиреневая кисея свисает с золотого витого венца, тонкий стан затянут в роскошное платье из восточного шелка… Понятно.
– У меня поручение к тебе, рыцарь-юнак.
– И ты еще надеешься, Лизка, что я стану с тобой разговаривать? – изумился он. – Это после той твоей пакостной шутки?
– Тебе не помешало бы подстричь усы… А поручение от королевы Фрузцины. Пойдем скорее, тебе надо быть в палате прежде, чем король займет свое место, а еще лучше – когда все вельможи еще не рассядутся.
– Веди.
Фрейлина Лизбет стучала впереди каблучками по лестнице, а Хотен, не упуская из виду её стройной темной тени, думал о том, как странно, что он никогда не видел её тела. То она в плаще, то прячется за пологом кровати, как будто беззвездной ночи ей недостаточно, то в платье, как сейчас… Откуда же это воспоминание о совершенстве и безмерной красоте тела Лизки? Да полно, о красоте ли вообще речь, даже если она от беса?
В спальне королевы Фрузцины пахло тревожно – старой кровью, смытой и высохшей, уксусом и лекарственными травами. Королева лежала в постели, вытянув руки поверх соболиного одеяла. Хотя даже Хотен, невнимательный к таким вещам, заметил, что накрашена, выглядела она еще более осунувшейся, чем её муж. Он поклонился и приветствовал королеву.