Страница 41 из 90
Тут ужасный вопль пронесся над Дунаем, своеобразно отражаясь от темного зеркала воды. Король поморщился, дождался тишины и с прежним увлечением продолжил:
– Не знаю, зачем мои предки покинули свои далекие леса и степи. Может быть, наша, Арпадов, родоначальница, священная птица Турул, слетала в древние времена в Рим, преодолев многие тысячи миль, и передала потомкам свои мечты о стране каменных городов, мостов и дорог, прекрасных храмов и кумиров? Как оно вообще вышло, что мы, мадьяры, обрели свою настоящую родину именно здесь, на берегах Дуная и Тисы? Почему не остановили свой поход у вас, возле вашего прославленного Киева?
«Нет уж спасибо, нам только таких постояльцев, как вы, под Киевом и не хватало», – подумал Хотен, однако вслух этого не сказал. Пробормотал только:
– И мне, милостивый король, любопытно: что вашим предкам там не понравилось?
– Наше предание говорит, что мадьяры победили в битве тамошнее войско, однако город осаждать не стали, ушли. Шаманы будто бы отговорили: это, мол, еще не та страна, которую надо будет завоевать. Вокруг Киева дремучие леса, чего и на прежней родине хватало, а сам город, хоть и большой, однако деревянный, не каменный. Пророчество же было о стране с городами из камня. Пророчество то не дошло до нас. Однако кажется мне, что не только в пророчестве тут дело. Знали же мадьяры еще на первой своей родине, в полночной степи и в тундре, о далекой восточной стране, окруженной каменной стеной.
– Ты говоришь о Китае, милостивый король?
– У нас по-другому эта чудесная, однако враждебная кочевникам страна называется, я запамятовал, как… Вот, Даймин. За неприступной стеной прячутся богатые каменные города, дайминцы умеют запускать в небо огненных змеев и сражаются только пешими. Их женщины, одевающиеся в роскошные шелковые одежды, будто бы поразительно красивы. Однако дайминцы не пускают кочевников к себе, а те племена, которым удается выйти к их Великой каменной стене, они пытаются вырезать вплоть до младенцев и старух. Поэтому Даймин, населенный столь злыми людьми, да к тому же очень плотно, не стал мечтой наших предков. И я думаю, что они прислушивались к другим рассказам, о чудесных странах на Западе. По тундре эти рассказы расходились от лесных поклонников Золотой Бабы. Ты слышал ли о Золотой Бабе, посол?
– Да, слыхал, – осторожно подтвердил Хотен. Крики, постепенно слабевшие, тем временем прекратились – У нас о Золотой Бабе новгородцы рассказывали. Однако своими глазами её никто не видел. Сказки, наверное.
– У нас о ней тоже старики рассказывают. Но мне хочется верить, что это правда. Будто родственное мадьярам племя северных охотников, ханты, ходило вместе с другими дикими племенами на Рим, когда великое государство это уже погибало. Они счастливо пограбили там, но не захотели остаться в благодатных полуденных краях, как многие другие пришельцы. Они скучали по снегу, по своим бескрайним лесам и вскоре вернулись на родину, а с собою вместе с другой добычей прихватили и золотой кумир римской богини. Ясно, что после такого долгого похода ханты сохранили воспоминания о том, что увидели, и отголоски этих их преданий дошли до моих…
Теперь и Хотен услышал торопливое чавканье копыт. А там и голос узнал сенешалка Карлуса. Сначала черная тень коня и всадника выделилась в сплошной, казалось бы, предутренней темноте, потом и лицо немца неясно прорисовалось… Пошла звонкая латынь. Марко уже переводил:
– Лазутчик действительно собирался сесть на вражеский корабль, а не приплыл на нем. Говорит, что шел к герцогу Ласло…
– К самозваному дюку Ласло, – нетерпеливо поправил король. – К преступному мятежнику.
– На вопрос, где спрятано изменническое послание, которое он нес герц… мятежнику Ласло, лазутчик уверял, что ничего не нес. А на словах должен был сказать, что тебе, милостивый король, известно о наступлении, Ласло подготовленном. Что ты устроил засаду возле Кечкемета, и что твои лучники уже сидят там в окопах.
Король Гейза тяжело вздохнул. И тут же оживился:
– А от кого он шел? Кто послал лазутчика? Не томи, мой верный Карлус, назови имя предателя!
– Не сказал того негодяй. Да простит меня мой милостивый король…
– Как это может быть, Карлус? – подбоченился король Гейза, бросив поводья. – А кто мне клялся, что у твоего Миклоша-живодера и немой заговорит?
– Внезапно сдох. Самым преступным образом. Прекратил дышать, негодяй.
Хотен прокашлялся, привлекая к себе внимание. Сказал:
– Да позволит мне милостивый король дать господину сенешалку совет. И безгласное тело может заговорить. Если вывесить труп на торгу в Буде, а затем в Стерегоме да оставить поблизости свои тайные уши, можно надеяться разузнать, если не у кого именно побывал сей лазутчик, то хотя бы где. Вплоть до улицы и дома, ежели повезет.
– Для сего дела голова, я думаю, тоже годится, – заявил сенешалк.
– Как это голова? – вскричал король.
– Да рассердился я, когда эта сволочь подохла, вот и приказал палачу отсечь ему голову. Тело Миклош-живодер уже сбросил в Дунай, чтобы душа негодяя сразу же отправилась в ад. А голову я велел на всякий случай убрать в кожаный мешок. Как видит милостивый король, моя предусмотрительность оказалась не напрасной.
– Если бы я не знал тебя, Карлус из Касселя, много лет, – проговорил король медленно, – я мог бы заподозрить, что ты нарочно обезглавил лазутчика, чтобы он больше ничего не сказал. Однако я тебя знаю… Впрочем, и дорогого своего дядюшку Белоша, всегдашнего главного воеводу моего королевского войска, я тоже знал и любил много лет – а где он сейчас, с кем он строит против меня козни?