Страница 37 из 90
– Как же я сама не подумала? – шепнула она, и вдруг одарила земляка таким лучистым взглядом, что он мгновенно забыл и о пятнах на лице, и о безобразном животе королевы. – Мужик вышивал! Стежки большие и грубые, нитка болталась снаружи…
– Мужик, да, конечно! И нет у него бабы-помощницы, которой он доверяет… Я, милостивая королева, вообще не понимаю, зачем было злодею затевать эту опасную игру? Ведь чуть в сторону ступил – и голова с плеч… Если его задача была… ну, ты меня понимаешь, милостивая королева… Если он жаждет избавиться от твоего мужа и старшего сына, то почему не взялся за это прямо?
– Потому, что презренный трус, – прошипела она. – Потому что только называется мужем. В душе он баба. Боится взять в руки оружие и мечтает сразить Гейзу по-бабьи – сплетнями да слухами!
– Однако он не побоялся один напасть на вельможу-перевозчика и двух его вооруженных слуг. Убил троих, а сам, похоже, не получил и царапины. И был настолько умен и осторожен, что не оставил никаких следов. И еще: злодей должен понимать, что грозить самодержцу убийством – сие то же самое пред законом, что покушаться на его жизнь. Преступления-то, конечно, разные, зато кара за них одна…
– Как ты думаешь, чего ему, гаду ползучему, надобно?
Тут в палату вошли, пританцовывая, игрецы-скоморохи, и король Гейза перестал прислушиваться к разговору жены с послом и подозвал к себе старшего игреца. Хотен был рад сказать слово без оглядки, что король услышит. Беда в том, что он и сам не понимал неведомого затейника, потому что никак не мог представить себя на его месте. Да и в голове шумело…
– Покамест можно сказать, что злодей хочет напугать вас. Возможно, он жаждет мести. А не родич ли сие одного из вельмож, отправленных на тот свет или разоренных твоей свекровью?
– Сие невозможно, – покачала головой королева Фрузцина. Тут игрецы грянули в свои сопели, гудки и бубны, она оглянулась, сморщила носик и заговорила погромче. – Моя свекровь королева Илона была железной женщиной. И не только безжалостной к врагам королевской семьи, но и весьма предусмотрительной. Именно она позаботилась, чтобы никто из детей или родственников казненных не оказался при дворе моего Гейзы.
– Однако в последние годы…
– Сыну она не могла изменить, тем более покушаться на его жизнь… О, ей не позавидуешь! Ты только представь, посол, в какой западне она оказалась, королева Илона: с одной стороны – сын, родная косточка, с другой – родной брат, долгие годы единственная опора на чужбине. Она и брата выдать не могла, и против сына злоумышлять… Однако я не верю, что королева Илона стала бы поддерживать смертельного врага своего сына и помогла бы ему устроиться при дворе.
– Семья-то семьей, – осторожно заметил Хотен. – Однако тот же, к примеру, король… ну, который приказал ослепить родного брата и племянника… Книжник, вот… Не очень-то брал он во внимание родство. А у нас что делается между Мономаховичами… Сама ведаешь, милостивая королева.
Королева Фрузцина невесело рассмеялась и, перед тем, как ответить, прихлебнула из своего кубка.
– У сербов не так. Их нельзя сравнивать с венграми или с нами, русичами. Сам ведь увидишь, что мадьярский двор готов на уши встать, лишь ничем не отличаться от немецкого цезарского. А мы, русичи, хоть и дразним сами себя лесными медведями, тоже ведь не так уж и просты, если с теми же сербами или лужичами да бодричами сравнивать. Медведи мы, кто же спорит, зато веками сидим на великом пути «из варяг в греки», а Рюриковичи породнились со многими королевскими домами Европы. Сербы же укрылись в своих горах, никого к себе стараются не допускать, сохраняют уклад предков. Посему родственные узы для них и священны. Таковой и королева Илона была. Это при всем её остром, как бритва, разуме.
Тут музыка приутихла, и королева замолчала, на мужа, впрочем, не посмотрев. А тот встал из-за стола и подошел к игрецам. Хотен удивился: почему король не поманил их к себе?
Королева Фрузцина заговорила – тихо, глядя прямо перед собой:
– А вот как православная православную я свою свекровь понимала – ну, прямо… Прямо как мать родную. Или как старшую сестру. Вам, на Руси живущим, среди единоверцев, нас, княжон, отданных за иноземцев латинской веры, просто не понять. Мы ведь с королевой Илоной были своим мужьям и подданным их вдвойне чужими, и по вере, и как славянки.
– Не ты, милостивая королева, первая, не ты последняя… Вон древней Опраксе Всеволодовне, что за немецким цезарем была, так той, говорили мне, на чужбине еще хуже пришлось.
– Ты бы еще Анну Ярославну вспомнил!
Тут музыка зазвучала снова громче. Звуки заунывные, за душу берущие, как собачий вой бессонной ночью, сменились быстрой плясовой – да такой веселой, заводной, что даже у Хотена, к пляскам всегда равнодушного, начали подёргиваться ступни. Тут увидел он, что вельможи за столом замолчали и уставились все на игрецов. Ан нет – не на них! Хонен повернулся вместе с креслом: король Гейза, посверкивая белыми зубами, пляшет вместе со скоморохами! Вертит головой под музыку, выделывает ногами черт знает что, а игрецы стараются, наяривают.
– Во Франкской земле, посол, к примеру, одни франки и живут, ну, разных там племен, как и у нас на Руси славяне, – повысила голос королева Фрузцина. – Там русская жена короля – дочка могучего великого князя киевского, и только. А немцы, те, что ближе к нам, и даже те же наши мадьяры живут на землях, отвоеванных у славянских племен, и для них ты – еще и родственница их славянских рабов, коих они презирают.
– Да что же ты такое говоришь? – вытаращился на неё Хотен. – Ведь еще святой король Стефан завещал, что все в Мадьярском королевстве должны быть равны…