Страница 36 из 90
– Наш милостивый король приглашает тебя, посол, пообедать с ним, королевой Фрузциной и членами Совета, – повернулся к Хотену Марко, когда оба вслед за сановниками, пятясь, как они, покинули палату.
– Это великая честь для меня, – поклонился в ответ киевский сыщик. Он действительно так думал.
Король Гейза усадил киевского посла между собой и королевой, а когда он замешкался, пояснил:
– Мой жена хотеть с тобой язык болтать. Не напугивать мне регина!
Сам обед начался с того, что слуга, сопровождаемый одутловатым вельможей, поставил на столе перед королем серебряную миску с водой. Король важно пополоскал в ней руки и стряхнул в неё капли. Слуга подал ему расшитое полотенце.
– Зачем это? – забывшись, вслух спросил Хотен, когда увидел мыску уже перед королевой. Вспомнилось ему, наверняка некстати, что и Понтий Пилат умывал руки, прежде чем предать Господа на казнь.
– Не рассуждай, умывай руки, коль тебе дают! – прошипел из-за его спины Марко.
Королева хихикнула:
– Сие есть новый немецкий обычай. Говорят, посол, что германский цезарь привез его из Палестины, а перенял у безбожных сарацин. Будто и сам святейший папа умывает теперь руки перед трапезой, хотя ему-то вовсе незачем… Коли такой уж святой.
Хотен хотел ответить, что он-де, хоть и не римский папа, однако вечером после дороги банился, а поутру умывался, однако предпочел промолчать. Тем более, что мутноватая вода плескалась в миске уже перед ним.
Прозвучали обязательные для такого пира здравицы, а после каждой пропутешествовал по кругу пущенный королем большой турий рог с вином. За столом заговорили громче, да и у самого Хотена начало шуметь в ушах. А тут еще давешний носатый королевич, уже налегке, без мантии и короны, влетел в пиршественную палату, с устрашающим криком схватил с блюда, что стояло прямо перед Хотеном, фазанью ногу и еле дал утащить себя братцу Жаку.
– А почему вы не сажаете королевича Стефана за стол? – спросил тогда осмелевший Хотен. Во рту у него полыхал пожар: дичь опять была безбожно переперчена.
– Он тут такого срамословия наслушается, когда мужи подопьют, – махнула на него ручкой королева. – Вот скоро женим, тогда и за стол, как взрослого, пустим.
– Теперь понял, милостивая королева, – ответил Хотен, обрадованный возможностью проветрить горящий рот.
Королева склонилась к уху супруга, они обменялись несколькими словами на мадьярском, и она пальчиком поманила к себе невидимого сыщику Марко:
– Иди, утоли жажду и перекуси: король разрешил, – и уже Хотену. – Твой толмач по чину своему только стольник, потому за нашим столом ему невместно. А мы с тобою поговорим без лишних ушей. Эх, лет десять тому назад я бы ухитрилась, кудрявый, и наедине с тобою словом перекинуться, да только муженёк у меня ревнивец, просто жуть!
– Да конечно… Есть ли муж такой на свете, милостивая королева, который в том твоего супруга не понял бы? – и Хотен подкрутил ус.
– Эй, баба, нэ балуй! – прикрикнул король Гейза и улыбнулся Хотену.
– Вот, научила нашему языку на свою голову… Я о тебе, боярин, много слышала от людей из Руси. Помню и отца твоего, Незамайку, что из простонародья выбился, и на моей памяти служил короткое время в Киеве мечником. Твой отец был всё одно, что выжлятник неутомимый, охотничий пес неустанный и тем брал. У тебя же иной дар: ты, боярин, в делах счастлив и пока был удачлив. Потому одна надежда у меня сейчас осталась – на тебя, сыщик. Тут какой-то злой шутник затеял против моего мужа и сыночка игру. А чтобы распутать её, упорства и жестокости здешнего сенешалка (по-нашему мечника) не хватит. Нужно твое счастье, боярин.
«А как же ум мой, сиятельная королева, неужели изобретательное хитроумие мое и моя прославленная даже и половецкими певцами доблесть так-таки ничего и не стоят?» – мысленно вопросил Хотен.
– Тебе, сыщик, отец Жак всю ночь рассказывал сказку о проклятом кладе и погибели жены и шурьев царя Гатилы. Откуда я знаю, спросишь? А мне мой муженёк всё-всё рассказывает… Не будь мой Гейза такой благочестивый и заведи себе наложниц, он бы и тут не удержался, мне бы о них рассказал. Ты в этой истории знаешь почти обо всем, – тут она быстро глянула влево, убедилась, что её супруг как раз подозвал к себе одутловатого вельможу и бубнил по-мадьярски, пальцем показывая на свой затейливый серебряный кубок, и быстро зашептала. – Через несколько дней после убийства перевозчика ко мне приходит слуга, подающий королю одеваться, и лица на нем нет. Говорит, что испорчен любимый плащ короля, в котором он ездит по стране, на охоту и на войну. Я побежала вмести с ним в чулан смотреть: в самом деле, на плаще (в таком месте, что, если бы он на муже был, сие пришлось бы на спину напротив сердца), вышит красными нитками косой крест, ну, вроде Андреевского…
– Косой, понятно, – шепнул ошеломленный Хотен. – О кресте мне не говорили…
– Еще бы! Я тут же достала свой ножик, у него кончик длинный и острый… Тот ножик с утешной серебряной ручкой мне из Флоренской земли в дар привезен, теперь всегда со мной. Быстренько спорола я крест и все нитки вытащила, а слуге пообещала, что прикажу содрать с него кожу, если проболтается.
Хотен ошеломленно молчал. Дотоле ему казалось, что неведомый супостат отнюдь не угрожает самому королю… Теперь вся история выглядела куда более зловещей. Он опомнился. Украдкой посмотрел влево. Король Гейза, держа одутловатого вельможу за пуговицу, продолжал свое ему наставление.