Страница 55 из 295
На этот раз я вытащила Кукушонка из мертвого озера до того, как он потерял сознание. Однако, он еще некоторое время сидел на бережку в жилой пещерке, весь синюшный от удушья, трясясь и клацая зубами. Я накинула ему на плечи одеяло.
— Отвези меня в город, — попросила я.
— Что? А… да. — Пауза. — Давай огонь разведем?
— Зачем? Пойдем наружу. Солнце уже встало, сейчас согреемся. А еды все равно нет, незачем плавник зазря жечь… Шевелись, Ратер, мне тоже холодно. И я есть хочу. Ты, небось, позавтракал?
— Не-а. До свету сбежал, пока все спали. Чтобы кухарить не приставили.
— Ну и нечего тогда рассиживаться. Пойдем!
Я достала свирельку и махнула парню, чтобы не зевал.
Звонкая музыкальная фраза косо прорвала каменную кожу, выворотила клочья багряного гранитного мяса. Сквозь прореху тут же ввалился янтарно-розовый сноп низких утренних лучей, весь в блестках кварцевых пылинок. Мы проскочили в щель. Ратер обернулся — но скала уже выглядела монолитом, без трещин и щербин.
— Ишь ты, ешкин кот… Слышь, Леста, давно спросить хотел, что это у тебя за дудочка такая?
— Сам ты дудочка. Это свирель.
— Дай взглянуть!
Я показала ему свое сокровище — издали, на ладони. Он сунулся было ее цапнуть.
— Руки убери! — гаркнула я.
— Так я только глянуть...
— Убери руки.
— Ну ладно, ладно… — Кукушонок склонился, сцепив руки за спиной. — Золотая! — восхитился он. — Красотищщща!.. Резная вся. — Поднял на меня подозрительно замаслившиеся глаза. — Волшебная, да?
— Да.
— И ежели бы я в нее… это, подудел… скала бы тоже отворилась?
— Не знаю.
Я собралась убрать свирельку в кошель, но Кукушонок взмолился:
— Погоди… Дай еще погляжу. Здесь какие-то веточки еловые вырезаны… Это че?
— Это письмена. Простым смертным их читать не следует.
Когда я задала подобный вопрос Ирису, он улыбнулся и неопределенно пошевелил пальцами — "Это пожелание".
— Это магическое заклинание?
— Не знаю, — смягчилась я.
Амаргин, которого я в свое время пытала тем же вопросом, меня разочаровал. Повертев свирельку, он заявил, что таинственная надпись означает "На добрую память" и ничего более. Разумеется, говорить об этом Кукушонку я не стала.
— А ты умеешь играть на свирели или она сама играет?
— Немного умею. Совсем чуть-чуть.
— Значит, она не сама?
— Нет, это я играю.
— Я помню мелодию: трам, пам-пам, па-ам, пам-пам пам-парам! А сыграй что-нибудь другое. Скала откроется?
Мне самой стало любопытно. Я приставила свирельку к губам, пробежалась пальцами по дырочкам, извлекая несвязную россыпь звуков.
Скала не шелохнулась.
Я с ходу подобрала несколько тактов из недавно слышанной "Не летай, голубка, в горы..."
Скала стояла монолитом.
Ну что ж, теперь безотказный " трам, пам-пам, па-ам, пам-пам"… До, ре, ре диез. Фа, соль, соль диез. Фа, соль, фа...
Скала треснула в основании, с жестяным шорохом раздвинула вертикальный черный зев. Узкая изломанная щель взлетела вверх, продержалась пару мгновений, затем судорожно захлопнулась, пустив голодную слюну струйкой песка.
Кукушонок восхищенно вздохнул.
— С ума сойти… Слышь, а может дело в мелодии, а не в свирели?
— Что?
— Ну, я смекаю, на любой свирели можно сыграть этот "трам, пам, пам..." Скала все равно откроется. Главное, чтобы музыка верная была. Ну, это как пароль, понимаешь? Тебя спрашивают: "Кто идет?" А ты: "Красный лев!" или "Храбрый орел!" — "Проходи!"
— Чушь.
Мне не понравилась эта мысль и я нахмурилась. Выдумывает ерунду, сопляк малолетний.
— Нет, — твердо заявила я. — Дело именно в свирели. Нужно играть именно эту музыкальную фразу именно на этой свирели.
— И именно тебе? — Ратер жадно улыбнулся.
— Именно мне.
— Давай проверим.
Он протянул руку, я отступила.
— Не желаю ничего проверять! Это моя свирелька! Моя! Слышишь?!
— Твоя, твоя, чего ты так орешь… Я не собираюсь ее у тебя отбирать, я просто проверить хотел...
— Не желаю даже разговаривать об этом!
Он пожал плечами и надулся.
— Ты сдвинулась на этой свирели, что ли? Нужна она мне больно, свирель твоя...
Повернулся и зашагал по узкой тропинке к южной оконечности островка, где в камнях спрятал лодку. Я поплелась за ним, сжимая свирель в ладони.
Мне стало неловко, что я обидела Кукушонка. Скорее всего, никаких задних мыслей у парня не было, а было только любопытство и его неуемная тяга ко всему волшебному. Но отдать сокровище в чужие руки? Даже на несколько мгновений? Отдать этот обрезок тростника, украшенный полосками, зигзагами и "еловыми веточками", а потом превращенный у меня на глазах в холодное лунное золото? Этот сквозной, открытый всем ветрам футляр, хранящий теплое дыхание существа настолько чудесного, что я даже вспоминать о нем не могу без мгновенной остановки сердца?