Страница 181 из 226
— Вас отлупили?
— Сына монарха нельзя бить. До десяти лет меня за руку водили по лестницам, чтобы я, не дай Бог, не упал. Зато, когда я свалился с лошади, мой отец даже не пришёл меня проведать.
— Вы упали с лошади?
— Я весь в белом, лошадь чёрная, вокруг придворные. И тут я — шмяк! Представляю, как все мысленно смеялись.
— Почему мысленно?
— Над членами королевских семей нельзя смеяться.
— Вы сильно ударились?
— Когда стукнулся о землю, подумал, что сломал все кости.
— Сломали?
— Ни одной. К сожалению.
— Почему — к сожалению?
— Перед этим я три месяца не видел отца, хотя он находился в пяти минутах ходьбы по коридору. Если бы я сломал ногу, он бы пришёл.
Эйра потёрлась щекой о плечо Адэра:
— Вы были сорванцом. На месте вашей сестры я бы не отходила от вас.
— Элайна всегда была рядом.
— Она вас любит.
— Неужели?
— Она желает вам добра. Уж я-то знаю. — Эйра вздохнула. — Рассказывайте дальше.
— И вот сидим мы в лодке под пристальным взглядом Суана Бархата. Вилар насаживает червяка на крючок. Говорит: «Чьё озеро, того и рыба», и закидывает удочку. Потом долго молчит. И я начинаю понимать, что был не прав. Что ссора произошла по моей вине. Открываю рот, а он мне: «Тише! Рыбу распугаешь». Эта фраза была сигналом к примирению. Мы раскачивали лодку, летели за борт, бросались рубашками и сапогами. Старый маркиз всегда заставлял нас надевать сапоги для рыбалки. Серьёзные сапоги, чуть ли не до ушей. Зачем? — Адэр уставился в потолок. — Зачем…
— А потом?
— Потом мы хватались за лодку и вытягивали её на берег. Маркиз Бархат говорил: «Из вас такие же рыбаки, как из меня скрипач».
— Он играл на скрипке?
— Пиликал.
— А если вы ссорились зимой?
Адэр улыбнулся:
— Это было нечто! Маркиз заставлял нас надеть поверх пальто длинные шубы и усаживал в повозку на полозьях. И каждый раз умудрялся подобрать жеребца, не приученного к саням. Мы знали о его уловках, но противиться было бесполезно. Мы садились на шкуру медведя, он хлестал коня, а сам оставался во дворе конюшни и ждал нас.
Эйра вытащила руку из-под одеяла и подсунула себе под щёку:
— Наверное, было весело.
— Да, весело… Мы никогда не возвращались на санях. Бросали их в поле и добирались до конюшни пешком. Снега по колено. Мороз. А мы вцепимся в гриву жеребца и идём.
Из груди вырвался протяжный вздох. Лодка и сани Суана Бархата остались в далёком прошлом. Чем заменить их сейчас?
— Эйра, ты хочешь, чтобы Вилар вернулся?
— Он мне дорог. Как друг. Как брат. Дорог, как вам дорога Элайна. Они ведь не виноваты, что мы с вами такие сумасбродные, отчаянные, рисковые, непослушные.
— И красивые, — добавил Адэр.
— И красивые.
— Ты поправишься, и мы поедем к Вилару.
— В Тезар? — Эйра приподнялась на локте. — Я не поеду в Тезар!
— К ориентам. Он уехал с Йола.
Эйра принялась крутить пуговицу на рубашке Адэра:
— К ориентам поеду.
— Я посажу вас в лодку и отправлю в открытое море. — Адэр прижал Эйру к себе. — Вы помиритесь, и жизнь наладится.
Он продолжал говорить. Вспоминал детство и юношеские годы. Рассказывал смешные истории и грустные. Сам смеялся над собственными шутками. Эйра сонно дышала, уткнувшись носом ему в шею, а Адэр всё говорил и говорил, пока не понял, что она спит.
По стенам поползли тени. Дневной свет уступил место тягучим сумеркам. Мгла окутала комнату, вокруг двери засветились тонкие щели. Эйра спала, а Адэр желал одного, чтобы время остановилось, чтобы горячее дыхание нескончаемо долго согревало ему шею.
Совсем неожиданно за окном засвистели птицы. По одеялу скользнули первые лучи солнца — день обещал быть ясным и тёплым.
Адэр взял руку Эйры. Повернув ладонью вверх, поцеловал шрам от шпиля подсвечника.
— Уже утро? — послышался слабый голос.
Адэр аккуратно вытащил локоть из-под головы Эйры:
— Выздоравливай скорее, моя моруна. Тебе предстоит разрушить много стен, люди должны увидеть горизонт.
— И открыть много дверей, — тихо сказала она.
Адэр прильнул губами к её уху:
— Достаточно открыть одну. Где она находится, ты знаешь.
— Вы неисправимы.
— Я не теряю надежды.
Он покинул спальню с необъяснимой лёгкостью на душе. Кивком поприветствовал сиделку и служанку, которым пришлось ночевать в гостиной. Шествуя по коридорам и похлопывая моранду по широкой спине, улыбался стражам и прислуге. То, что долгое время лежало на сердце неподъёмным камнем, за одну ночь измельчилось и стало невесомым.