Башни Анисана

Я опасаюсь, что ты станешь жертвой всей этой ситуации. Из-за того, что консула теперь нет, порядок Онсарры находится в шатком положении. Высшие мастера чёрных стражей и странников, конечно, взяли на себя его обязанности, но такой всплеск беспокойства в глобальных эмоциях быстро не унять. Прошло только два дня, но по поверхности твердыни уже успела прокатиться волна бедствий. И если Рутта и ближайшие города отделались только затяжными дождями, то на юге твердыни дошло до разрушений – на поверхность поднялось несколько малых глубинных владык, потревоженных известиями. Так как эти сущности имеют размеры, сопоставимые с размером средней обители, то их неконтролируемый выход не самое безопасное дело. Консул Сэле имел большое влияние в верхних и нижних недрах, потому там его исчезновение было воспринято ещё более болезненно, чем у нас.

– И во всём этом виноват я, – горько произнёс Гиб Аянфаль.

– Я надеюсь, что после того, как ты расскажешь о предвидении, патриции рассмотрят эту ситуацию иначе. Знаешь, Янфо, если бы твоё поведение в последнее время было более спокойным, то тогда я бы не волновался. Но во время суда патриции рассматривают не единичный поступок и не единичную виновность, а всю прошедшую жизнь. Ты уже притягивал к себе внимание не самым благовидным образом, а волны помнят всё. Я могу только обещать, что, как участник собора, буду тебя защищать.

– А кто там будет ещё? Голос говорил, что ты расскажешь мне о том, как происходит этот судебный собор.

– Собор состоит из старших патрициев с рабочими точками, которые предстоят перед Гэрером. Белые матери никогда не участвуют, техники волн появляются далеко не всегда. Редко кто-то из их мастеров приходит, если заинтересован в деле, или чтобы заступиться за своего. От их лица, как и от лица белых матерей в суде присутствует консул Гейст. Но она чаще лишь наблюдает, почти не вмешиваясь ни в ход дела, ни в вынесение решения. А вот Гэреру говори всё, не утаивая. Он – твой проводник к самому Ганагуру. Его слово весит столько же, сколько слово любого старшего патриция, но к нему обычно прислушиваются. К тому же он направляет весь ход суда.

Раньше во всех соборах, конечно, участвовал и консул Сэле. Он делал это… сложно. Его видение течения жизни основано на глубинных законах Салангура, которые открывали перед его взором самое далёкое будущее и самые глубоко сокрытые мотивы. Поэтому порой он то высказывал своё решение и стоял на нём до конца, то заявлял, что это лишь рекомендация, то не проявлял к суду ни малейшего интереса. Он мог требовать пощады для жесточайших искажённых и сурового урока для впервые оступившегося. Алый консул был непредсказуем в каждом отдельно взятом случае.

На твоём суде, как я слышал, вместо него явится мастер Караган – глава чёрных стражей на Пятой твердыне, один из ближайших помощников консула. Суровая личность, скажу я тебе, выше всего ставит закон, беспрекословно подчиняется только самому консулу Сэле, о чьей неоднозначности придётся забыть. Остальные судьи – старшие патриции со всех твердынь. Их состав бывает разным из раза в раз в зависимости от того, кто в данный момент может откликнуться на зов Голоса и кто заинтересован в деле, но количество всегда равно пяти сотням. Янфо, я не хочу обманывать тебя, но предчувствую, что это будет тяжёлый собор. И сейчас я как никогда уповаю на нашу семейственность, хотя прежде считал, как и большинство асайев, излишним даже упоминать о ней. Наш аба Альтас – один самых давних участников собора. Многие там хорошо с ним знакомы, особенно другие мастера-архитекторы и глубинные. Они слышали о тебе, как об его последнем ближайшем ученике и, к тому же, воспитаннике. Я надеюсь, что из уважения к абе они отнесутся к тебе более благосклонно, сочтут, что ученик такого мастера не мог оказаться искажённым.

Ае смолк, потупляя взор. Гиб Аянфаль чувствовал, что старшему родичу ещё есть, что сказать, но он молчит. Самому же ему стало не по себе. Если собор наречёт его искажённым, то у него останется надежда лишь на Эньши, как залог того, что поля успокоения не смогут его поглотить. Если, конечно, ему не велят спуститься ещё глубже, быть может, к самим загадочным нэтци.

– Я только хотел предупредить его, – горько выговорил строитель, – я не желал бередить волны и так усугублять всё!

– Я понимаю. Но, Янфо, объясни мне, почему ты бросился за консулом со всех ног? Знаешь, я заметил, что ты даже шагнул сквозь пространство, а это говорит об очень сильном рвении. И ты сказал, что был призван. Это ведь не случайные слова, верно?

– Нет, – ответил Гиб Аянфаль, а затем решительно признался, – он предлагал мне стать воспреемником. Уже давно. И перед исчезновением… он спросил снова! А я не согласился, Ае!

Лицо родича преисполнилось удивлением.

– Но ведь… срок! – потрясённо произнёс он, – для нынешнего консула Сэле ещё не подошло время, когда он должен начать искать воспреемника!

– Я теперь понимаю, почему он спросил меня. Он наверняка предчувствовал, что исчезнет. А я отказался, ответил, что не могу бросить всех вас! Может быть, зря, Ае?

Он замолчал. Ему вспомнилось утро в садике Гиеджи. Знал бы он, что это его последние мгновения, проведённые на свободе… Впрочем, Гиеджи пыталась дать хотя и путанное, но всё же сбывшееся предупреждение, полученное от «старшей сестры». Гиб Аянфаль подумал об этом и внутри у него всё перевернулось – не считая самого Сэле, он не один предчувствовал беду. Ещё прежде всё случившееся предвидела эта загадочная «сестра». Вот только в его руках была возможность повернуть события несколько иначе, которой он совершенно не сумел воспользоваться. Гиб Аянфаль с болью взглянул на Ае. Гиеджи не захотела бы, чтобы старший родич слышал эти слова, и только потому он с трудом сохранил молчание.

– Это только твой выбор, Янфо! – тем временем твёрдо произнёс Ае, без слов уловив поднимавшиеся внутри него угрызения, – никто не вправе винить тебя за отказ! Своими семью дарами имеешь право распоряжаться только ты сам. Любое давление здесь – попрание закона! Эту жертву легче принести тем, кто не вполне осознаёт её истинную цену. Потому Сэле часто обращались к простым асайям. У них обычно меньше привязанностей, и они легче соглашаются. А патриции помимо того, что дорожат собой, ещё и имеют множество обязательств перед Голосом, кои не могут бросить.

– Значит, никто не упрекнёт меня в том, что я не сделал то, что мог бы?

– Нет. Но подробно перескажи собору всё, что тебе говорил консул Сэле. Надеюсь, это сыграет свою роль. Асайя, избранного Салангуром, нельзя судить по общим понятиям.

Родичи некоторое время посидели молча, прежде чем Гиб Аянфаль спросил:

– А как Гиеджи? Они с Зоэ и Эньши, кажется, бежали за мной. С ними всё в порядке?

– Да. С Гиеджи всё хорошо, насколько может быть сейчас. Она переживает за тебя, и сейчас ждёт меня за пределами этой обители вместе с Зоэ и Эньши. Думаю, Гиеджи допустят на собор как наблюдательницу. Такое исключение иногда делают для родичей.

– И Эньши пустят?

– Он ещё мал. Для пятиоборотного ребёнка рановато наблюдать такое действо. Да ему и тяжело будет находиться в тех волнах, которые царят при проведении собора.

– И сколько мне ещё тут ждать?

– Полагаю, до вечера. Я бы посоветовал тебе отдохнуть и привести мысли в порядок. Тебя будут спрашивать обо всём и не всегда словами, дознаваться до мелочей, которые могут показаться незначительными на первый взгляд. А мне уже пора уходить.

Ае поднялся, оборачиваясь – в дальнем конце сада, где скрывался незримый выход, появился уже знакомый чёрный страж. Старший родич в последний раз взглянул на Гиб Аянфаля и, крепко сжав его руку в своей, произнёс:

– Увидимся, Янфо. Останься здесь. Не иди сейчас за мной. Не надо.

Гиб Аянфаль, поджав губы, согласно кивнул, отпуская его ладонь. Ае неспешно направился к стражу, больше не оглядываясь, и, глядя ему вслед, строитель отчётливо осознавал, как старший родич опечален его судьбой.

Он остался за деревьями, чтобы дать Ае спокойно покинуть сад неволи. Лёгкие колебания чужих внутренних полей стихли, и он вновь остался один в тиши волн. Гиб Аянфаль прилёг, удобно устраиваясь в выступающих корнях пасочника, и погрузился в раздумья. Посещение Ае утешило его, подарило надежду. Он всё расскажет собору, умолчав разве что о тех воспоминаниях и помыслах, которые не хочет открывать никому. Наверняка в его сознание будут вмешиваться напрямую, а значит, нужно глубже поглотить всё тайное, чтобы до него было сложнее добраться. Не тратя более времени на безрезультатные мысленные метания, Гиб Аянфаль погрузился в собственное сознание и внутреннее поле, кропотливо готовя их к предстоящему суду.