Карамель

«Карамель Голдман снимается с Ромео Дьюсбери за неоднократные жалобы, в которые входят: 1) распространение ложной информации касательно Тюльпан Винботтл; 2) дурное поведение с работниками учебного заведения (жалобы от преподавателей при необходимости запросить отдельно); 3) пропуски многочисленных занятий, среди которых элективные курсы (табель успеваемости при необходимости запросить отдельно); 4) сокрытие болезни (донос от Ирис Имли при необходимости запросить отдельно); 5) пагубное влияние на поведение Ромео Дьюсбери (статья «совращение», подтверждающие видеоматериалы при необходимости запросить отдельно); 6) активное распространение своих политических взглядов. Господин Голдман, обращаемся к Вам лично. Ещё одна жалоба на Вашу дочь, и она будет исключена из Академии Северного района. На данный момент мисс Голдман отстраняется от занятий, надеемся на понимание. Мы беспокоимся за граждан, которые могут счесть её поведение приемлемым. Оставляем за собой право призвать Карамель Голдман на медицинское обследование. Контактный номер социальных работников и привязанных к организации психологов в приложенном документе. Хорошего дня!».

– Прочитала? – спрашивает отец, когда я отрываю глаза от текста и прилипаю к его застывшему изображению.

– Это враньё.

– Неважно. То есть… – спешит поправиться, – не это сейчас важно.

– Да что вообще важно? Я перестала понимать происходящее, объясни!

– Я заеду в Администрацию Академии, обсужу возникшую ситуацию. Мы обжалуем эти статьи и оправдаем тебя.

А если я этого недостойна?

Как оправдать всё то, что написано и показано в Вестнике? Для чего оправдывать девиантное поведение? Новости никогда не врут. Новости публикуются независимым гласом людей, что не имеют к нам отношения, а потому предвзятости быть не может. Новости составляются на увиденном.

– Слышишь? – переспрашивает отец. – Я тебя оправдаю – сделаю ради этого что-угодно.

Что-угодно.

Сделаю ради тебя.

– Ты говоришь это под камерой в кабинете Палаты Социума, – небрежно отторгаю я.

– Именно, – соглашается отец. – И при необходимости уничтожу запись.

– Так это делается?

Вспоминаю однажды забытую отцом хронику – когда он оставил в кабинете видео с сумасшедшей беглянкой, у которой было оружие. Значит, она тоже была дорога и близка, если он помог достать пистолет.

Припоминаю:

– Та блондинка из видео-хроники…ты помогал ей?

– Не сейчас, Карамель. Не об этом.

– Кто она тебе?

– Не сейчас, говорю же.

– Ты готов жертвовать собой. Ныне – ради меня. Тогда – ради неё. Подставляться. Не понимаю.

– Прошу, не сейчас, дочка. Если ты кому-либо расскажешь о записи – Голдман не выкрутятся. Не говори ничего о секретах внутри семьи, даже если за это пообещают спасение – то будет ложь. Спасти тебя может только семья, Карамель. Кровь – гарантия и гарантия куда более прочная и весомая, нежели людские клятвы и государственные законы.

Перечу:

– А если я в самом деле так плоха, как пишут в Вестнике? Продолжишь защищать?

– Разумеется, – молниеносно соглашается отец. – Ты моя дочь, Карамель, иначе не может быть.

Прикусываю губу, смотрю в сторону. Ведь он сам когда-то написал донос на родного брата…я помню лицо дяди в этот момент, помню его разочарование и растерянность.

– Дочка, – обращается отец. – Послушай меня. Послушай. Идеальных людей не существует.

Отклоняюсь от экрана и недолго смотрю перед собой. И это сказал мой отец? Властитель, порядок, честь и свет Нового Мира? Тот, кто заставил меня выучить Свод Правил, кто помог составить речь для южан: «Мы – ваши Создатели», кто убедил в великолепии Нового Мира, кто сказал, что мы – вершители.

– Нет, – оспариваю я.

– Не существует, – повторяет отец.

– Тогда чем мы – Создатели – лучше всех недостойных, отправленных в низовья Нового Мира, и обременённых нести вечную службу в иных районах?

– Да ничем.

Соглашается чересчур спокойно. Так спокойно, что у меня сводит горло.

– Через призму, – рассуждает мужчина, – твоего видения: ни я, ни мать, ни ты, ни кто-либо ещё не лучше всех иных.

Прошу:

– Не говори так.

– Одинаковые куски плоти с одинаково допустимыми эмоциями, разно преобладающими у разных. А знаешь, дочка, как эта разность определилась? Более хитрые вознеслись над менее хитрыми и придумали правила, дабы очертить так называемую «божественность».

– Я не верю. Хочешь сказать, законы врут? Свод Правил врёт?

– Законы придумывали себя не сами. Это люди. Их ошибки. И Свод Правил – хронология бед.

– Всё равно не понимаю, – глубоко вздыхаю и пытаюсь расправить плечи. По ощущениям, на них свалилось целое небо Нового Мира. – Что ты пытаешься этим сказать? Бери, что хочешь, но не кричи об этом? А как же правила? Есть закон! Есть порядок. И они, – я стучу пальцем по виску, – в первую очередь здесь.