Карамель

Медленно подхожу к панорамному окну за спиной отца (право, как он смеет обращаться к Новому Миру затылком?): пальцами касаюсь вдалеке находящегося Здания Комитета Управляющих. Единственное строение, которое видно в городе отовсюду, так оно велико и значимо. Смотрю на острый пик и поражаюсь его красоте и превосходству. Я была в Здании Комитета Управляющих однажды, в одном из Залов собраний. Дышать там нечем, а посмотри в окно – пустошь, белена. Волны, пытающиеся схватить сухие и худые высотки, обнимают и прижимаются к тебе по другую сторону окна. Ты среди и над облаками, это немыслимо. Я обводила пустые столы взглядом и представляла, как спустя несколько лет сменю управляющих в отделах. Я цеплялась глазами за цепляющиеся о макушки высоток облака и представляла, как буду в скором времени наслаждаться их видом и задыхаться в кабинетах, и взгляд мой ни единого раза не упадёт на серый город. Да и для чего? Для чего ползающие по мостам муравьи и летающие над ними осы, если тебе открыто небо, соблазнительно манящее худым пальцем по направлению раскрытого окна? Сделай шаг, и ты замрёшь в Новом Мире и в его главных достоинствах – величественном небе и видом на власть; облака накроют тебя белоснежными одеялами и позволят остаться в них…Я слышала, падающие с высоты остаются в этом полёте навсегда; встреча с землёй не наступает: они застывают, наслаждаясь вечным полётом.

Прижимаюсь лицом к окну и смотрю под ноги. Дом Голдман стоит почти на краю, а потому я вижу сплетающиеся и уходящие вниз мосты, что теряются во мраке чёрных домов. Эти старые здания служат почвой и подпорками нашим новым строениям. Улица Голдман спокойная. Автомобили практически не летают, так как основные полосы для воздушного ориентирования смещены к центру, чужаки не ходят по мостам, так как участок выкуплен целиком, а иные не смеют ошиваться поблизости управляющих, ибо сами понимают собственное уродство. И, разумеется, осознают, что за чрезмерный – равно нездоровый – интерес можно оказаться привлечённым к ответственности и Суду. Суд – честный, справедливый, действующий на благо государства и граждан есть важнейший элемент структуры нашего общества. Я уважаю Суд и нахожу академическую дисциплину по судебным разбирательствам одной из интереснейших. Вообще каждая Палата представляет перечень требуемых к изучению уроков, а каждый из Залов предлагает увлекательные элективы к дополнительному совершенствованию навыков. Палата Социума, например, предлагает на курс учащимся философию, социологию и психологию (мы остановились на манипуляциях и их реализацию по отношению к гражданам, которые будут слушаться нас). Палата Рекламы требует знание маркетинга, риторики и теории продаж. Палата Финансов включила в Академию курсы по финансовой грамотности, экономике и капиталу. Палата Медицины – биологию, физиологию и половое воспитание (единственный урок, который поделён на две группы: мужскую и женскую). Есть, конечно, дисциплины, не относящиеся ни к одной из палат (например, литературное чтение или географическая сводка; они называются общими и в аттестат об образовании заслуженным баллом не выносятся. Стоит ли упоминать, что по всем предметам у меня высший балл? Нет. Устаю ли я? Тоже нет. Лень, как говорит отец, есть оправдание слабому или ослабевшему духу, а человеческое нутро на самом деле поблажек не знает и не терпит. Следовать опустошающим мыслям неприемлемо; мы должны трудиться на благо государства и, соответственно, лучшего мира, в котором главенствующую позицию занимаем мы сами!

Отец вздыхает и отвлекается на дела, перечитывает бумаги и отвечает на сообщения через встроенный в рабочий стол сенсор. У меня тоже такой есть, но меньше размером. В основном, я разговариваю с дядей и помощницей по вещевому магазину Голдман. Ну, не в основном даже…я правда только с ними и разговариваю, больше у меня никого в контактной книге нет. Это очень не нравится матери: недавно она заявила, что к своим годам я должна начать обзаводиться хорошими знакомствами (и вообще, что круг общения из чёрного парня и подружки-вертихвостки – замкнутый). Отец заступился и сказал, что сам начинит мою контактную книгу полезными номерами и мне не придётся тратить на это годы и силы, как делал он.

Я считаю уходящие вниз этажи, которые могу разглядеть. Те, на которых построена соседняя улица и которые никогда больше не осветятся изнутри. Один этаж, второй, третий – и вот тень моста падает поперёк; четвертый, пятый – следующий мост перечёркивает окно, а тень ставит на нём крест; шестой, седьмой – стёкла погружаются во тьму и ни единый блик проплывающих вывесок не дотягивается до них; восьмой, девятый – конец. Окна пропадают: тонут в чёрном океане, погружаются в беспросветную тьму. Я знаю, что даже пешим шагом ниже спускаться нельзя, не получится, там поджидает смерть; да и мысль о том, чтобы покинуть поверхность – девиантна. Это отклонение, болезненный вирус-червяк в голове.

Я знаю, что человек убивал природу, после чего она решила убить человека. Глупая, ведь у неё не вышло…Теперь киснет у нас под ногами, а мы с величием продолжаем жить. Мы. Люди с поверхности.

В детстве я любила читать журналы. Старые, напечатанные. Их выплёвывали станки, о чём мне рассказывал дядя. Удивительно, ведь ныне все тексты набирали на клавиатурах или под диктовку и распространяли в электронном виде. А что касается журналов…там рассказывали о жизни сразу после Коллапса (на самом деле я удивлена, что после масштабной, всеобъемлющей катастрофы люди нашли в себе силы и желание передать горстку информации о происходящем будущим поколениям). Я открывала эти тексты, чтобы вновь и вновь перечитывать горе людей; мне хотелось наблюдать за ними, смотреть со стороны. Я так часто это делала, что особенно тревожащие из моментов выучила наизусть. Они писали: