Карамель

Всё в нашем стерильном мире поглотили реклама, связи и богатство. Было то хорошо или плохо? Ответ очевиден…Это было правильно и удобно, это было идеально, потому что избранная правлением – нами же – государственная система не могла ошибаться! Всё было досконально вымерено, математически проанализировано и спрогнозировано на оптимально-положительный результат. Новый Мир прекрасен – он подходит людям и ублажает их потребности, он позволяет их потенциалу раскрыться, даёт пищу, кров, нрав, всё. Новый Мир несокрушим! Политика Нового Мира – верна! Я – равный заседающим в Здании Комитета Управляющих Создатель. Мой час ещё не настал, но, когда придёт время, я расправлю руки для полёта. Я горжусь тем, что рождена в Новом Мире. Я есть Новый Мир.

Мы заходим в отдел с моим именем на вывеске, и Ирис в тот же миг теряется меж зеркал и пускается в ритуальный пляс, хватая платье за платьем и приставляя их к своему тараканьему силуэту. На улице сотни сверкающих и зазывающих плакатов; я же не терплю растрачиваться на навязчивое мелькание…В моём принципе – работать с именем и над именем. Ко мне идут, потому что знают, кто такая Голдман. Потому что знают, что Голдман может им предоставить.

Ирис с восхищением набирает вещи, обвивает свой змеиный стан тканями и рукоплещет тому, что удостоилась родиться в Новом Мире, она упивается и восхищается этим, она изводится красотой и обвешивает руки многочисленными пакетами, но я не принимаю участие в вещевом фетише и в выборе одежды вообще. Когда этаж изучен и каждый отдел облюбован, мы замираем у колонн. Ирис поправляет лямки пакетов и говорит:

– Думаю, на сегодня хватит, дорогая подруга.

Дорогой подругой была она, ибо в действительности обходилась дорого. Удивительно, но под вечер Ирис набиралась силой и красотой; её взгляд преисполнялся жизнью и становился распахнутым, нутро ликовало, пылкость не сходила с розового лица, неумело выбеленного по скулам и лбу (благо маска скрывала всё остальное).

– С тобой так приятно дружить! – восторгается, обгоняя меня, подруга; ловит свет от мелькающих около посадочных мест автомобильных фар. На улице за время нашего шопинга потемнело: неоновые вывески и плакаты заиграли новыми – куда более интенсивными и яркими – цветами.

Успеваю процедить сквозь зубы:

– А с тобой – нет.

Всё равно в маске неслышно. Или слышно, но Ирис делает вид обратного, потому что ссора с Голдман не сулит ничего хорошо.

Машины всё так же носятся по воздуху, а люди снуют по платформам; сотни спрятанных за серыми масками лиц двигаются друг с другом; компаний нет, иногда ходят парами, а потому над Золотым Кольцом нет жужжания бесед.

Мы прощаемся и отправляемся по домам. Ожидающий водитель молчаливо запускает меня в авто и отрывается от платформы – летим. Всё правильно. Дорога занимает чуть больше времени, потому что под вечер из муравейников и ульев выбираются всё больше людей.

– Улица Голдман, – оповещает водитель, когда мы спускаемся на посадочную платформу. – До завтра, мисс Голдман.

Не прощаюсь. Оставляю машину и подхожу к дому, открываю дверь касанием чипа. Руку словно магнитит – так всегда, приятное ощущение; замки отходят в сторону. В коридоре ожидает Миринда – принимает пальто и говорит:

– С возвращением, мисс Голдман. Ваш ужин у вас в комнате.

– Почему не накрыла на кухне? – спрашиваю без интереса и скидываю обувь.

– Ваша мать желала, чтобы вы ели сегодня у себя.

Голос служанки дрожит, и этот страх разжигает во мне искреннюю злобу (нужно поработать над этим моментом). Необоснованной боязнью (мало того что эмоцией, так ещё и настолько низменной, примитивной, отрицательной) Миринда распространяет заразу среди южан, среди недостойных жить в нашем идеальном мире людей, она показывает – смотрите, я боюсь, я дрожу, я не уважаю себя, у меня есть чувства, есть рабская природа. При повороте худого тела на плече у неё отливает кобальтовый отёк; лампа подле дверей освещает божественным нимбом женщину, что поднимает брошенные ботинки и аккуратно ставит их перед ковриком. Или боязнь обоснована? Кто приложил к ней руку? Не видела, чтобы Голдман – даже в самые критические ситуации – выбивали дурь из слуг.

– А я желаю, чтобы она оставила свой террор и пропала вместе с золотой дочуркой, – усмехаюсь я, снимая маску, и отправляюсь в ванную комнату. – Как видишь, не всем желаниям суждено сбыться.

– Ваш ужин перенести на кухню? – неуверенно спрашивает Миринда.

– Упаси! Люблю есть одна: тогда никто и никак не посмеет своим внешним видом докучать мне и мешать овощам усваиваться. Ты слышала, что дурные компании пагубно сказываются на пищеварении? Мне кажется, поэтому я не чувствую насыщения в перерывы Академии – змея Ирис выпивает всю энергию.

– Значит, еду оставить в спальне? – уточняет служанка.

– Ты издеваешься? Это значит: убирайся и подумай над сказанным мной самостоятельно!

Захлопываю дверь, оставляя растерянное лицо по другую сторону, и направляюсь смыть с себя уличную грязь, окружившие город заводские выхлопы. Закрываю глаза – вода приятно бежит по лицу. Бумажное полотенце скатывается в сырых руках – на нём остаются черные отметины. Что это? Роняю полотенце в раковину и выставляю ладони перед лицом – чернила струятся по коже подобно выпирающим венам. Что это? Перевожу взгляд в зеркало и обратно на руки – смоляные нити пропадают. Да что это было?