Бифуркатор

- Ещё бы не понять, - усмехаюсь. – Но лучше быть на твоём месте, чем на моём. Я ж говорю, опарыш с катушек сегодня слетел. Мало того, что голым на воротах вертел задом, так ещё отвёл меня в сарай, вручил молоток и велел ему голову размазать.

Глаза Стёпки под линзами очков увеличились вдвое.

- Правда что ль?

- Агааа. Не знаю, кто его укусил. Он с утра не в себе. Ходит по дому, говорит какие-то странности, впрочем… - я прищуриваюсь и вдруг вспоминаю. – Утром он сказал, что на меня набросится зубная паста, и она правда выплюнулась из тюбика прямо на палец.  А вообще, он ходит, сумашедше улыбается и… просит убить его молотком, - последнюю фразу я произношу, пожав плечами.

- Может, его психиатру показать? – хмурится Стёпка.

- Если завтра не прекратит, то я серьёзно поговорю с мамой насчёт этого, - киваю. Мы уже выходим из лесопосадочной полосы. – Мне сейчас и так дома достанется, что не вернулся к ужину.

 

******

 

Мой папа ко всему относится с юмором. Если между нами и мамой проскакивала искорка раздора, он обычно отодвигал газету «Спорт-Экспресс», которую читал, и его лысеющая голова обязательно вставляла какую-либо шутку, которая разрядит обстановку. В последние годы отец пополнел на десять килограммов, свалив всё на нервную работу.

Когда мы попрощались со Стёпкой и я пересёк уже темнеющий двор, жареная баранина давно остыла. В светлой кухне меня встречает мама, руки уже упёрты в бока, на лице будто пространство искривили.

- И что, ужин в микроволновке греть?!

А мне на душе так хорошо, что вот совсем не хочется ссориться. Я же Веронику сегодня поцеловал.

- Он и после микроволновки будет прекрасным, поверь, - отвечаю я и бросаю куртку на вешалку. Отец развалился за столом, его лицо и грудь прячутся за газетой.

- Дорогая моя, ты так готовишь, что твоя баранина и холодная изумительна. Пальчики оближешь.

Я улыбаюсь, хоть папа и не видит. Хороший он всё-таки человек. В конце концов, где бы мы сейчас жили, полюби мама какого-нибудь кондуктора или офисного рабочего? Саратов не славится красивым городом нашей необъятной. Народ хорошо помнит те злосчастные два года с 2008 по 2010, когда Саратов признали самым замусоренным городом. Выживают тут только те, кто работает в промышленности, например, в транспортной, как мой папа, который к тому же занимает руководящую должность.

- Вот! - восклицаю я. – Слушай папу. – А сам тем временем швыряю на пол кроссовки и отряхиваю ноги.

- Это что за проклятие! – мама вскидывает руки к потолку, но видно, что она уже сдалась. – Нет бы поддержать меня иной раз. – Теперь мама смотрит на заголовок Спорт-Экспресс.

- И что я должен сделать? – отвечает газета.

- Гавкни на него.

Краешек Спорт-Экспресса отодвигается в сторону, показывается глуповатое лицо папы с полянкой лысины на макушки, и потом он корчит гримасу и коротко гавкает.

Я покатываюсь со смеху, а папа уже вновь читает газету. Мама тоже смеётся.

Я проскальзываю в ванную, мою руки и разогреваю ужин. В желтеющем свете ночника гостиной мама переключает каналы, а на яркой кухне я поедаю картошку, горошек и баранину, и потом раскрытая газета Спорт-Экспресс заставляет меня насторожиться.

- Что-то сегодня Андрюшка такой тихий! – раздаётся голос папы. – Он вообще в доме?

- Ох, - долетает голос мамы из гостиной. – Сегодня Андрей встал не с той ноги. И, кажется, они конфликтовали с Артёмкой.

Газета шуршит и отодвигается. На сей раз из-за неё выглядывают хмурые глаза.

- Вы конфликтовали? – спрашивает отец.

Я растерянно жму плечами. Неприятный разговор угрожает состояться не завтра, а сегодня.

- Я не знаю, что он сказал маме, но он очень странно ведёт себя с утра.

- Как? – ещё больше хмурится папа.

Я поглядываю на мрачный проём гостиной, приближаю лицо к папе и в два раза снижаю громкость, почти шепчу:

- Он голый плясал на воротах.

Глаза отца округляются.

- Маме я этого не говорил, - продолжаю я. – Но когда я стянул его и одел, он увёл меня в сарай, дал молоток и просил разбить ему голову.

- Это… у вас игры что ли такие? – вновь хмурится папа.

- Если бы, - вздыхаю, и наблюдаю, как отец откладывает газету. Кажется, я его не на шутку взволновал. – Он сам меня пугает. Когда он просил ударить по нему молотком, взгляд у него был такой… серьёзный и сумасшедший. Даже я испугался. Мне кажется, он почти плакал. Андрюшка! Который никогда ни разу не плакал.

Отец теперь смотрит в никуда, хмурясь и перебирая в голове известные только ему мысли.