Жизнь наизнанку. (сборник рассказов)

- Зачем тебе это?

- Хочу понять, почему же вы так ненавидите себя и защищаете счастье и тот мир, что вокруг. Ведь, если не ошибаюсь, Вы не просто так выбрали меня рисовать Ваш портрет. Что-то Вас заставило это сделать. – Дентон внимательно смотрел на Ивана, и слабая улыбка прорезала его лицо. – Видите ли, я вначале подумал, что Вы обижены на людей за то, что они Вам не благодарны за Вашу заботу о них и их среде существования, или просто не замечают Вашей работы, но… Здесь что-то другое. Давайте, расскажите. Заставьте меня иначе взглянуть на мир вокруг. Можете начать с того, почему выбрали именно меня…

- Ты видишь суть, - без предисловий начал Охотник, - но лишь одну ее сторону, впрочем, как и многие в этом мире. Ее поверхность, так сказать. Но ее ты видишь даже больше чем на «отлично». Мне понравились твои картины. Они мрачные, реалистичные и, что самое страшное, правдоподобные. Я тоже вижу такие лица. Вижу каждый день. Без тени, как ты говоришь, счастья, света и намека надежды в глазах. Но это лишь верхушка айсберга, хоть и выполненная тобой «на отлично». Увы. Так сказать, оболочка, согласно наступившему времени. Кокон, наброшенный и носимый каждым, словно маска, ибо нет времени и сил ее снимать, так как мир вокруг жесток и требует больше усилий от человека на выживание, а не на проявление чувств. Все остальное скрыто внутри. Поверь, Нестеров, у каждого из этих людей, - он обвел картины Ивана рукой, - есть свой внутренний мир. И чтобы понять это, нужно с ним поговорить, войти в его положение, и войти к нему в доверие, прежде, чем он сбросит свой привычный кокон, и явит тебе душу, которая, увы, не зачерствела от такой жизни, а наоборот, хочет большего, но не может этого иметь только благодаря миру вокруг. Теперь ты понимаешь, о чем я?

- Пожалуй, да. – Согласился Иван, смакуя в уме новые мысли, новые понятия и идеи. – Но как я могу это показать? Если их не вижу?

- Их не надо видеть. Их надо чувствовать. – Ответил Охотник. – Нужно провести с человеком хотя бы день, чтобы уловить в нем, в его образе нечто действительно стоящее. Жизнь. Мимолетное в столь страшное время счастье. Надежду, которая, увы, не каждый день посещает любого из нас. А у тебя, Художник, пока только маски. Но исполненные, надо сказать, здорово.

- Но, послушайте, - обида вновь охватила Ивана. – Вообще, по какому праву Вы пытаетесь учить меня рисовать? И почему я должен, прислушиваться к Вашему мнению…

- А теперь та самая история… - Дентон подался вперед, облокотившись на коленки, и вперив взгляд своих острых карих глаз в Ивана, от чего тому стало не по себе, заговорил тихо, но вкрадчиво.

- Художником я был, понимаешь? Рисовал все. Пейзажи, натюрморты, портреты. Но больше всего любил рисовать портреты. Почему? Потому что каждое лицо несло в себе чувства. Раскрывались они по-своему, но они были у каждого на виду. Люди не зашторивались маской. Они были открыты. И в каждом можно было различить чувства, желания… Ты понимаешь? – Иван неуверенно кивнул. – В то лето я приехал сюда с любимой. Кэтрин… Необыкновенное лето… - Его лицо на мгновение преобразилось и приняло такое выражение, что у Ивана перехватило дыхание в груди. Словно, сквозь ужасную маску, надетую на лицо, проступило лицо того парня из прошлого, который любил и лелеял свою единственную и обожаемую Кэтрин… И это выражение лица Дэнтона словно перенесло Ивана в то самое лето, когда для этого человека существовала только неуемная любовь, счастье (да, счастье!), и безграничное море возможностей, с помощью которых можно было за это счастье бороться. Художника даже пробила испарина, настолько это оказалось неожиданным. А потом это выражение на лице у Охотника растворилось так же быстро и незаметно, как и появилось. – Но, вдруг, все разом пропало. Исчезло. Растворилось. Заметь, как много терминов для обозначения разрушений можно применить. Исчезла и она. Но… Но те чувства, которые она у меня вызывала никогда не исчезнут. Поверь. Они здесь, - он ткнул кулаком в свою грудь, потом указал пальцем на свой висок, - в моем сердце и моих воспоминаниях. Потом я пробовал рисовать людей, но все выходило не то, не те это были люди. Вернее не так. Это были те же люди, но они скрылись под своими масками, не давая своим чувствам показаться наружу. Теперь это была слабость. А в мире смерти нет ничего хуже, чем проявление слабости. И бросил я тогда рисовать, занявшись другими делами, более нужными новому миру и новым людям.

Он тяжело поднялся со стула, немигающим взглядом охватив работы Художника, потом повернулся к воякам, топтавшимся за его спиной, и бросил им:

- Вручите ему два рожка патронов. Он их заслужил, - после чего он медленно направился по проходу, но вдруг, остановившись и обернувшись, изрек:

- Знаешь что? Бросал бы ты свое рисование к чертям собачим. И нашел бы себе нормальную, мужскую работу. Хоть и говорят, красота спасет мир, но это явно не наш случай. Стремление. Вот, что его спасет. И стремление вернёт людям счастье. А если тебе не хочется сопротивляться, то я могу переговорить кое с кем, и тебя выпустят за герму. Вот где развернулись настоящие, не скрытые чувства. Хотя, это скорее инстинкты. Обращайся, если что...

Художник долго еще стоял напротив нарисованной и простреленной Дентоном картины и молча смотрел на нее, не в силах оторвать взгляд от пулевых отверстий во лбу. Он был подавлен. То, что отразилось в лице этого, казалось, каменного человека, повергло его в шок. Вот значит, что имел ввиду Охотник, говоря, что Иван не видит суть. И ведь действительно…

Мимо проходил юноша, замер у одной из картин, с интересом ее осматривая, после чего обратился к художнику.

- И сколько все это удовольствие?

- Извини, парень, - Иван повернулся к нему, окинув тоскливым взглядом. - Я не рисую.