Страница 84 из 104
Двадцать метров вниз по винтовой лестнице дались с огромным трудом. От избытка адреналина, выплеснутого в кровь во время схватки, тело стало каким-то ватным и непослушным. А вокруг все плыло, словно стены были из пластилина и таяли сейчас прямо на глазах. Когда Сергей задраил герметичную дверь, то прислонился к ней спиной и сполз вниз, стянув с себя противогаз и проведя рукой по лицу, стирая обильный пот, выступивший на нем.
Почему он думал, что после стольких лет жизни под землей, он вот так вот просто возьмет и выйдет на поверхность? Почему он думал, что прогулка эта будет легкой? Почему он вообще решил, что ничего живого там уже не осталось? Действительность свалилась ужасающей тяжестью на его, не привыкшие к этому, плечи. Ни автомат, ни все эти примочки, типа химзащиты и противогаза не могли уберечь его от шока, что он только что испытал. Права была Виктория Юрьевна (его няня), когда говорила: «Жизнь не может прерваться, сынок. Так или иначе, она найдет путь, который выведет ее на новый виток. Путь, возможно, для нашего с тобой разума непонятный и даже страшный, но она непременно найдет его. И жизнь эта вряд ли когда-нибудь прекратиться… Только мы с тобой уже будем для нее чужими!»
Так и стало.
Виктория Юрьевна. Няня. Нет, больше. Больше даже, чем мать, которую она заменяла и тогда, и, непосредственно для него, в которую она превратилась уже после катастрофы. Как он был ей благодарен! И как он горевал, когда она года четыре назад уступила новому миру, и ушла в другой… И четыре года одиночества, неясной и тягучей тоски по всему, что когда-то было, хотя он и знал-то это из своих детских воспоминаний, да из рассказов старой женщины. Пока гермодверь автоматически в заданную когда-то отцом дату не разблокировалась.
И он поддался ее такому странному и безмолвному «приглашению».
Вдруг, он резко сжал губы. Потом поднялся и, разгерметизировав, распахнул дверь. После чего вновь стал подниматься по двадцатиметровой винтовой лестнице. Как бы то ни было, он должен взглянуть на свой поселок. Увидеть, что стряслось с ним. Иначе он так и умрет в своем погребе-схроне, как мышь, как простая и заурядная серая мышь, и все, ради чего Виктория Юрьевна учила и воспитывала его все эти годы, станет бессмысленным… Ибо это не жизнь, и он не будет чувствовать себя человеком.
****
- Сынок! - Голос раздался где-то рядом, да так неожиданно, что шагающий по вздыбленной местами асфальтовой дороге мужчина вздрогнул и застыл на месте, поднимая новенький, еще блестящий смазкой автомат, который он чистил каждый вечер. Уж не галлюцинация ли? Как такое может быть, ведь людей-то давно уже не осталось. Он-то точно это знал.
Тем не менее, голос, приглушенный резиной противогаза, шел откуда-то поблизости, если это конечно не "глюк". По спине побежал холодок, и Сергей начал медленно разворачиваться, чтобы убедиться, что это всего лишь его воображение играет с ним странные игры. Он давно думал, что стал немного "того" из-за прожитых в одиночестве последних двадцати лет... Он даже надеялся, что это простой обычный "глюк", а не действительно человек, окликнул его. Ибо он был совершенно уверен, что людей на Земле не осталось. Но если это все же не так, то он просто не представлял, что будет делать, если встретит кого-нибудь...
Он медленно развернулся в сторону домов, спрятавшихся за вереницей сплетенных ветвей какого-то неведомого кустарника, который переплетаясь сучьями, образовывал невероятную чудовищную изгородь по всей длине дороги. До катастрофы он не помнил этого нового растения. Раньше березки росли, да в редком случае ивняк или верба. А сейчас это растение закрывает от его глаз все дома, что расположились по обе стороны дороги.
Так ничего и не разглядев, он развернулся и собрался идти дальше, в сторону бетонного забора, который раньше огораживал небольшой заводик и разделял "деревенский" сектор поселка от "городского". Испуг, едва проявившись, прошел, а сердце почти успокоилось, как...
- Сынок! Да что же это? Такой молодой, а глухой уже... Не слышишь, что ли?
Сергей резко обернулся, снова вскидывая автомат. "Глюки" переставали быть "глюками". От этого стало как-то неуютно, что ли...
Он шагнул в сторону зарослей, откуда мог доноситься голос. Там между сплетенными ветками странного растения, был небольшой просвет. Мужчина проследовал туда, надеясь, что это сон, и что он до сих пор находится в своем таком уютном и родном бункере...
- Кто здесь? Покажись...
- Что ты хрюкаешь, как поросенок? - Бесцеремонно оборвал его женский голос, теперь мужчина ясно осознал это. Как будто говорила его няня, которая умерла несколько лет назад, но только постаревшая...
- Что за...
- Чего хрюкаешь, говорю? - Опять голос опережал его. - Напялят на морду всякую фигню, и понимай их, как хочешь. - А ведь, действительно... Его голос из-за фильтров звучал искаженно. Только теперь становилось неясно, почему не искажался зовущий звук, или все же искажался, и из-за этого-то и казался старческим. Как бы то ни было, он это скоро выяснит.
Наконец, кустарник расступился, и взгляду предстал ряд простых деревенских домов, которые, как и положено, находились по обе стороны дороги. Время практически их не пощадило. Один стоял, завалившись на бок, другой весь обвитый чудовищным, скрученным деревом, которое словно выжимало его - по крайней мере, такое ощущение создавалось. Третий вообще сгорел. И так практически со всеми домами, кроме одного, что находился прямо перед ним. Нет, конечно, и он был тронут временем, но это не так бросалось в глаза, да и стоял более-менее ровненько, что о других не скажешь.
Но не это больше всего поразило мужчину. А то, что у поваленного перед домом неказистого заборчика на лавочке сидела старая женщина. Обычная такая старушка, выглядевшая, как старушка, как будто и не прошло двадцати лет после войны, как будто он вернулся в прошлое, где бабушки вот так вот просто могут сидеть на лавочке без всякой защиты и кряхтеть на всех проходящих мимо... Белый с цветами платок, старая шерстяная шаль, и такое же цветастое платье. А на ногах валенки.