Страница 125 из 143
Георг неодобрительно относился к таким настроениям: когда в Соуборте возник небольшой алтарь с идолом Таркуруна, он разрушил его под гневные вопли одних и приветственные крики других. Всяк волен верить, во что хочет, сказал Георг, но раздоров из-за богов он не потерпит. Любых пророков он гнал из города нещадно — чтобы не разводили панику. Не допускал Георг и столкновений между сторонниками эктариан и зарианцев. Хотят жить в городе — пусть живут мирно друг с другом. Тех, кто отказывался, выставляли за ворота на верную гибель.
Мир, к сожалению, не наступал. Однажды Игер поймал у языческого алтаря пятерых горожан в длинных балахонах с капюшонами: они положили на камень убитого младенца и рьяно молились, гундося песни на незнакомом языке. Хотя Георг повесил всех пятерых, погода ухудшалась. Люди больше боялись неведомой силы, чем Георга Ворнхолма. Священники пытались бороться с проявлениями язычества, настроив многих против себя. Новыми подробностями обрастала история спасения Самайи от эшафота, к ней потянулись целые делегации с мольбами о спасении. Поначалу она пыталась объяснять, что просто сказала правду, — ей не верили, умоляли дать благословение. Самайя начала прятаться ото всех.
Весны ждали все — со страхом, надеждой и сомнениями. Грядущая война почти никого уже не пугала.
***
С начала весны жители Нортхеда с надеждой смотрели в небо, где солнце почти не появлялось из-за туч. Снег почернел, отказываясь таять; время от времени земля под ногами ходила ходуном из-за землетрясений в горах. Крис так и не появился, его тела не нашли. Айварих не хотел мириться со смертью сына, но и верить, что он жив, становилось всё труднее, отчего король замыкался в себе всё больше. Иногда, казалось, он даже забывал о сыне. Точнее, об обоих сыновьях.
Айварих вновь заговорил о сборе небывалой для Сканналии армии; оставшиеся члены Королевского Совета недовольно бурчали, что посевная будет загублена, если отправить всех в солдаты. Армии в Сканналии издавна собирали по деревням, профессиональных наёмников тут было мало.
Люди прибывали, к середине весны армия насчитывала восемь тысяч. К концу весны Айварих рассчитывал набрать ещё столько же. У Ворнхолма было около двух тысяч, у Ривенхедов в Усгарде не менее трёх. Если добавить к ним армию Дайруса, численность может уравняться. Впрочем, собрать людей оказалось куда проще, чем вооружить их и выдать доспехи. Многие крестьяне по примеру моряков смолили рубахи, но если моряки эту уловку использовали для защиты от ветра, то будущие вояки Айвариха надеялись таким образом уберечься от ударов копий. Насколько знал Энгус, у Ворнхолма была подобная ситуация. Мало кто носил кольчуги и защиту для рук и ног, в основном металлические пластины просто нашивали на одежду. В Сканналии латы были редкостью и стоили очень дорого.
Энгус наблюдал, как армия отрабатывает взятие города на поле у городской стены. Грохот пушек перемежался проклятиями из-за жалоб на непригодный порох и лопавшиеся от нагрузки стволы пушек. Командовал войском Лантон Орланд. Энгус сомневался в его способности руководить людьми на поле боя. Королевская гвардия — совсем не то, что огромное скопище самых разных людей. В основном, это были необученные и непривычные к дисциплине новобранцы. Сканналия много столетий не воевала с соседями благодаря изолированному положению, а внутренние конфликты не требовали больших армий.
— Энгус, я не могу, ну не могу я больше так, — жаловался давно не просыхавший Проспер Иглсуд, который наблюдал за тремя сотнями воинов в красных беретах с перьями белого и жёлтого цветов. Многие из них были без доспехов, на плащах виднелся герб Иглсудов в виде серебристо-золотого щита с красной лошадью в центре. Иглсуд с трудом наскрёб их по владениям Ворнхолма после того, как Георг удачно захватил его сыночка и увёл под свои знамёна самых лучших и боеспособных людей. Иглсуд продолжал действовать на нервы:
— Он моя последняя деточка, мой Гордей, моя надёжа, да что ж делать-то мне? — Энгус хотел бы сказать ему, что делать, да старик ещё пригодится.
Иглсуд, выкатив глаза и дыхнув перегаром, приблизил к нему лицо. Его борода защекотала кожу. Энгус поморщился: этот жалкий нытик благодаря дочке-шлюхе выкарабкался из грязи в бароны, но по-прежнему оставался тупым деревенщиной, потомком жалких барышников. Его сын находился в заложниках у Ворнхолма, и Иглсуд постоянно спрашивал Энгуса, нет ли о нём известий. Каких известий? Мальчишка жив, это Энгус знал: как и везде, в Соуборте у него были свои люди.
— Насколько мне известно, твой сын жив, — высокомерно заверил Энгус Иглсуда.
— Ты уверен? А знаешь откуда? Сведеньица-то верны? — встрепенулся тот.
— Тебе хочется узнать имена моих людей, чтобы сдать их Ворнхолму ради спасения сына?
— Да ты что, ты что? Пошто говоришь-то такое? — засуетился Иглсуд. — Мне такое и в голову не придёт.
«Разумеется, не придёт, — подумал Энгус, — если не подсказать».
— Но что делать-то, если он потребует от меня... Ну, потребует...
— В этом случае следует сообщить мне, тебе понятно? — Иглсуд живо закивал. Достаточно ли он трезв, чтобы запомнить?
Энгус тронул коня и поехал к городским воротам, расталкивая проповедников, бродяг, шлюх, калек и музыкантов, которые табором расположились под стенами, пугая жителей предместий. Они бесконечным потоком просачивались через южные ворота в надежде, что Нортхед предоставит им работу и еду. Город, однако, не вмещал столько желающих, выплёскивая эту свору обратно за городские стены. Недовольные жители пригородов старались выгнать нежеланных гостей, но тем некуда было идти — они соглашались работать за еду. Тут процветали кражи, убийства, драки. С середины весны к беженцам под стенами города добавилась армия солдат, поскольку в городе негде было разместить столько людей: население всего Нортхеда никогда не превышало двадцать тысяч. У шлюх с ворами работы прибавилось, для остальных её стало ещё меньше.