Убить некроманта

— Что случилось? — спрашиваю.

— Это, без малейшего сомнения, не моё дело, — отвечает, — но если вы будете так беспрецедентно милостивы к вашему ничтожному слуге с его вечными пустяками и глупостями…

Я губу прокусил до крови, и Оскар на эту капельку так заинтересовано посмотрел, что я чуть не прыснул. Я понял, что он меня давно простил, просто по обыкновению держит фасон.

— Я дам вам крови, Князь, — говорю. — Больше. Обязательно. И говорите без церемоний. Я в полном порядке.

Оскар улыбнулся.

— С вашего милосерднейшего позволения, — говорит, — нынче ночью я желал бы присоединиться к вашей свите, несмотря на некоторую неприязнь к несвежему мясу. Дело в том, мой дорогой государь, что у кладбища вас ожидают молодые люди, вооружённые серебряным оружием. Я совершенно случайно увидел их, проходя мимо.

— Меня? — говорю. — Вот как…

— Они, — продолжает, — безусловно, отлично знают, что некромант в конце концов появится на кладбище. И они, как я полагаю, намерены нарушить данную вам присягу. Мне думается, что два трупа в этом случае — слабая защита. В компании, ожидающей вас, достаточно бойцов, чтобы отвлечь мёртвых от вашей особы, а внезапность лишит вас возможности применить Дар. Полагаю также, что они знают — трупы лягут, как только вы закроете глаза.

— Оскар, — говорю, — серебро — это нехорошо. Они могут ранить и вас.

— Без сомнения, — говорит, — я снова раздражаю вас, говоря необдуманно, и напрашиваюсь, как провинциальный барончик — к своему сеньору, но мне на миг показалось, что со мной вам будет несколько проще выяснить у этих очаровательных юношей, что побудило их на измену долгу.

И я понял, что он прав. Как обычно.

Я не стал брать ещё гвардейцев. В бою Оскар стоил бы десятерых мёртвых и двух десятков живых — если в его присутствии дело дойдёт до боя. Я пошёл той дорогой, которой ходил всегда, а Оскар растёкся длинной полосой тумана. Мы хотели застать их врасплох — что и вышло наилучшим образом.

Они рассчитали хорошо, наверное, со священником советовались: нацеленный на мёртвое, я легко мог пренебречь живым и подойти достаточно близко. К тому же сложно переключиться с ощущения подъёма трупов на ощущение прекращения жизни. Три-четыре минуты в драке иногда всё решают. Очень возможно, что тогда меня убили бы.

Но они не знали, что со мной будет вампир, к тому же такой старый и сильный, как Оскар. Он позвал в полный голос, чуть только они дёрнулись ко мне навстречу. Зов обрушился волной — даже у меня сладко закружилась голова и подкосились ноги, а уж у этих простаков!..

Они смотрели на нас, как птички — на змею. Детскими перепуганными глазами. Не в силах поднять оружие. Сидя и полулёжа на траве. Я взял у мёртвого гвардейца факел, чтобы рассмотреть их получше.

И рассмотрел.

Это были рыцари Квентина и он сам. Чистенький дурачок с синими глазами и молитвенником. Мертвец выбил у него меч, а я врезал ему по физиономии, чтобы привести в чувство.

Он вскочил и прижался спиной к кладбищенской ограде. Он не смотрел на юных вампиров Оскара, которые вышли из тени памятников и встали вокруг гвардейским оцеплением, он смотрел на меня.

Я ждал, что он скажет, — и Квентин не заставил себя долго ждать:

— Вы, государь, — выдохнул он, — позор Междугорья, позор своего рода, позор нашей короны! И если вам служат Те Самые, то на моей стороне — Господь!

— Да, — говорю, — я знаю. А что-нибудь поновее и поконкретнее?

— Вы превратили страну в ад! — говорит. — Вы стервятник! И вы — развратный монстр! Вам мало гниющей плоти, Дольф, вы посягнули на честь невинной девушки! За это мало смерти.

Его компания восхищённо внимала и смотрела на него, как на хоругвь Святого Ордена. А я сказал:

— Квентин, твоя невеста — девка. Я не отнимал, она отдала.

Он дёрнулся ко мне, а мертвецы швырнули его обратно.

— Не смейте! — выкрикнул он. — Вы лжёте, подло лжёте! Какая женщина отдаст вам добродетель по доброй воле?! Вы — урод, от вас разит дохлятиной, ваша свита — твари Сумерек! В вас нет ничего человеческого! На вас не польстится и старая солдатская шлюха!

Я пожал плечами.

— У меня не было солдатских шлюх, — говорю. — Но твоя невеста польстилась. И именно на это — на уродство, на дохлятину и на тварей из Сумерек. Потому что ей это нравится. Подумай, чью честь ты пытаешься защитить.

У него слёзы брызнули от злости и бессилия. Мне было жаль его, правда жаль. Я знал, что опять ничего не выйдет. И знал, что он не доживёт до утра. Я тоже чувствовал бессилие и злость. А он кричал:

— Всё это ложь! — и задыхался от ярости. — Вы — подлец! Вы напрасно пытаетесь оправдаться!

— Да я не оправдываюсь, — сказал я. — Я хочу спасти тебя.

Но он не расслышал — или у него это в голове не умещалось.

— Ты себя не спасёшь! — И всё. — Тебя все ненавидят! Ты — ядовитая гадина, которую пора раздавить!

Я зря его слушал. Если бы клан Оскара не следил за пленными, я получил бы во время Квентинова монолога кинжал под ребро от его рыцаря. Маленький вампир удар перехватил — человеческой реакции с реакцией неумерших не сравниться. А владелец кинжала сжал кулаки от досады.

— Возмездие тебя всё равно не минует! — заорал Квентин. — Я найду способ…

Не найдёшь, подумал я. Я понимаю всё. Я понимаю, что ты не виноват. Что тебе не повезло с невестой. Что тебя отучили слушать и думать. Что ты не можешь поверить некроманту. Что ты, в сущности, очень славный мальчик. Я понимаю.

Но это не спасёт тебя. И не избавит меня от необходимости…

Ты хотел ударить меня в спину. Я пользуюсь правом сильного. Я — именно то, что ты говорил.

Единственное, что я сделал для них, — это прибавил скорость удара. Дар прошил их, как молния — воду. Одновременно. Надеюсь, они не успели ощутить боль и осознать смерть.

А потом я их поднял.

Их было девять. Ещё тёплые трупы, которые встали прекрасно. И больше им никогда не удавалось нарушить присягу. Вплоть до того самого дня, когда я уволил их со службы за слишком далеко зашедшее разложение.

Так что в ту ночь я всё-таки сделал то, что собирался. А Оскар потом сказал мне:

— Ваше бесценное величество, мой дорогой государь, если вы позволите твари из Сумерек дать совет, которому вы, безусловно, не обязаны следовать, — не стоит долго беседовать с врагом перед тем, как убить его. Такие беседы, благороднейший государь, конечно, делают вам честь, но ваш покорный слуга чрезвычайно опасается, что во время подобного разговора враг особенно подлый может выбрать момент для предательского удара.

И он снова был прав, зануда!

А следующим утром я послал за Беатрисой гвардейцев.

Обычно я щадил нервы своих подданных, даже если эти подданные подозревались в чём-нибудь нехорошем, и отправлял за ними живых. Но за Беатрисой я послал мёртвых.

Конкретно — бывшую Квентинову свиту. Я знал, что за этим последует, но не мог отомстить иначе.

Её привели под конвоем, а её родня и родичи Квентина прибежали следом. Сами. В ужасе, скорби, злобе — весь этот список. И отец Беатрисы выкрикнул с порога приёмной:

— Вы не человек, а чудовище, государь! У вас нет сердца!

— Спасибо, граф, — говорю, — я знаю.

Потом я выслушал, как меня проклинают их матери — сначала матушка Квентина, а потом — Беатрисина. Бессмысленно перебивать женщин, которые решили выговориться. И бессмысленно вырывать кусок изо рта Тех Самых. Так что я дослушал до конца. И двор — тоже.

А когда они перестали орать, я сказал:

— Господа, довожу до вашего сведения, что эта девка своей ложью заставила тех, кем были раньше эти трупы, предать корону и пойти на подлость. И они лишились жизни и посмертного покоя из-за того, что поверили ей. Фактически она отправила их на смерть.

— Это неправда! — вякнул её батюшка.

— Это правда, — говорю. — Девка не любила своего жениха, пока он был жив. Если я разобрался в твоих пристрастиях, в таком виде он должен нравится тебе больше, Беатриса?