Цепочка

Просыпаюсь от того, что кто-то довольно громко разговаривает у моей кровати. Велю всем заткнуться и не мешать мне спать. Тут же наступает блаженная тишина. Но ненадолго. Кто-то, причем мужик, начинает бубнить мне чуть ли не в самое ухо. С трудом разлепляю глаза, чтобы послать этого жаворонка куда подальше, но не могу произнести и звука. Так и застываю с открытым ртом и удивленными глазами. Надо мной склонился Аполлон собственной персоной. Он что-то продолжает говорить, но до пораженного мозга не доходит смысл его слов.

Разве можно быть настолько идеальным? Волосы, кожа, глаза, зубы – я не нашла ни малейшего изъяна. Ни прыщичка на носу, ни щетиночки на щеке, ни одной выбившейся волосинки. Белоснежные ровные зубы, гладкие розовые губы. Вдруг Аполлон щелкает у меня перед носом длинными пальцами с ухоженными ногтями – это немного приводит меня в чувство.

- Ой, простите, - смущаюсь я, краснея.

Я знаю, что сейчас мое лицо похоже на переспевший помидор из-за накатившего смущения – не всем повезло с внешностью, но такое уж свойство моей кожи. Я очень легко краснею. Бог снова начинает что-то говорить, а я снова не понимаю что. На этот раз я вслушиваюсь в его слова, но он говорит на другом языке. И точно не на европейском. Хотя ни одним из них я не владею, но как они звучат, знаю.

- Я не понимаю, - почему-то виновато улыбаюсь я. Очень хочется произвести на этого Бога красоты хорошее впечатление, а как это сделать, когда меж нами понимания нет?

И тут в поле моего зрения появляется еще и Афродита, правда без пены. Я еще от прежнего потрясения не отошла, а тут новое. Лежу, молча, перевожу взгляд с одного идеального лица на другое и вдруг понимаю, что они мне напоминают – ожившие личики фарфоровых кукол. Когда-то эти куклы меня сильно умиляли. Я подолгу смотрела на них в магазинах, но купить так и не решилась. Мне всегда было жалко денег.

От пришедших в голову ассоциаций, губы сами собой растягиваются в широкой улыбке. И пусть я не понимаю, о чем они говорят – так даже интересней: не отвлекает от созерцания совершенства. А они что-то бурно обсуждают, кажется, забыв о моем существовании. Так и не вспомнив о нем, они вскоре покидают меня, не прекращая дискутировать.

Спать совсем перехотелось. Чтобы хоть чем-то себя занять, я перевожу взгляд на обстановку и понимаю, что нахожусь в больнице. Однажды мне уже приходилось лежать в подобном заведении, правда тогда меня разместили в общей палате с храпящими и стонущими по ночам бабками. Я хоть и провела всю свою сознательную жизнь в детдоме, но так и научилась спать под храп. Он не только мешает заснуть, но и способен грубо вырвать меня из сна.

А вот в VIP палате, мне раньше бывать не приходилось. Чтобы лучше рассмотреть все вокруг, пытаюсь привстать, но понимаю, что мое тело не слушается меня.  Только головой могу покрутить из стороны в сторону. Липкий холодный страх расползается внутри. Его столько много, что излишки проступают через поры. Моя сиротская жизнь и так не радует меня своими перспективами, а сейчас… Да лучше умереть! Дальнейшие события проплывают в моей памяти смазанным пятном. Суетящиеся фарфоровые куклы, яркий свет и тихое забвение.

И снова голоса, ворвавшиеся в мое сознание и отбившие его от липких щупалец сна. Только теперь к известным мне уже фарфоровым голосам присоединился еще один: низкий, рокочущий. На этот раз воображение подкидывает картинку дорогущего байка. Сейчас он лениво ворчит, даже как-то снисходительно, но я-то знаю, как он умеет рычать, агрессивно и зло, заставляя всех вокруг трепетать от восторга и ужаса перед его мощью.

Осторожно открываю глаза, чтобы увидеть того, кто производит эти чарующие звуки, и сразу же вскрикиваю от неожиданности с примесью страха. Почему я ожидала увидеть очередную фарфоровую мордашку? Вместо нее надо мной нависает узкое лицо с орлиным носом, тонкими губами и черными парализующими глазами. Но больше всего поражает цвет волос – абсолютно белый, притом, что брови у лица  черные и кожа смуглая.

Я смотрю на это лицо и вижу, как открывается рот, слышу приятный моему уху голос, но никак не могу совместить картинку со звуком, а то, что я не разбираю слов, только усугубляет положение. Лицо поворачивается в сторону божеств, и теперь я разглядываю хищный профиль, один вид которого вызывает внутри меня дрожь.

По интонации троицы понимаю, что они о чем-то спорят. Страшный человек пока сдерживается, я чувствую это по напряжению в его голосе. Перевожу взгляд на кукол, которые с горячностью что-то ему доказывают, и поражаюсь их смелости или глупости. Даже я, будучи не знакомой с этим человеком, ни за что не решилась бы перечить ему. А эти двое машут руками, по очереди указывая на меня, почти переходят на крик, требуя чего-то, но тут же замолкают, сжимаются в комочек, как только слышат тот самый рык, подкрепленный необузданной внутренней мощью. Даже я зажмуриваюсь.

Воцаряется тишина, но она настолько тяжелая и неуютная, что я не решаюсь открыть глаза. А когда чувствую, как меня берут на руки, зажмуриваюсь еще сильнее. Щеки вновь начинают пылать от стыда, так как знаю, что я тяжелая. И тут же отмечаю, что у меня какой-то странный паралич: двигаться я не могу, но чувствительность никуда не делась. Я ощущаю тепло чужих рук, их силу и твердость. В них нет мелкой дрожи от перенапряжения мышц. Ухо, прижатое к мужской груди, улавливает размеренные удары сердца и спокойное дыхание. Делаю осторожный, но глубокий вдох, и мои ноздри начинают трепетать от горьковатого запаха мужчины.

«Мне нравится», - эта мысль врывается в мой мозг, заставляя еще сильнее замереть и без того неподвижное тело. Мне нравится не только его запах, но и то, как я ощущаю себя у него на руках: легкой и полностью защищенной. И я остаюсь с закрытыми глазами, дабы подольше сохранить это блаженное состояние: спокойствие и надежность. Так уж вышло, что в моей жизни эти два явления появляются крайне редко, а уж чтобы вместе – никогда.