Цепочка

Глава 1. 

Я всегда ждала чуда в Новый год. Сколько себя помню. Только почему-то его не случалось. Сначала я ждала, что меня найдут родители – не нашли. И мне пришлось жить в детдоме аж до восемнадцати лет. Сейчас уже второй год я живу в общежитии кулинарного колледжа, в который поступила после школы. А куда еще поступать девушке с моей комплекцией?

Вот это – моя вторая мечта. Когда я поняла, что с родителями не выходит, стала мечтать о красоте. Но и тут облом. А что поделать, если от природы я рыжая и конопатая? Да еще и ростом не вышла! Вот, если бы мои лишние пятнадцать килограммов, каким-нибудь чудесным образом, преобразовать в пятнадцать, совсем не лишних, сантиметров, тогда бы еще можно было как-то жить. А так…

Я стою перед зеркалом, тяжело вздыхая.

- Эх. Каким бы красивым не было платье, если натянуть его на бегемота, получится ужас.

- И ничего ты не бегемот, - решает успокоить меня соседка по комнате, - Хватит страдать. Идем.

В ответ я лишь снова вздыхаю и продолжаю гипнотизировать свое отражение. Если брать части моего лица по отдельности, то они мне даже нравятся: аккуратный прямой носик, зеленые глаза (не очень большие, правда, но с косметикой красивые), губы – так вообще моя гордость. Вот только идет это все в комплекте с конопушками, не сходящими даже зимой, и пухлыми щеками. Вот вам и картина маслом. Или жиром.

- Эль, идем уже, - дергает меня за руку Ленка.

Мы спускаемся в украшенный холл на первом этаже нашей общаги. Здесь шумно и душно. Так уж вышло, что подавляющему большинству здешних обитателей ехать на праздники некуда, так как были они либо, как я, детдомовскими, либо, как Ленка, интернатовскими, что, в принципе, то же самое, с той лишь разницей, что мы своих предков не знаем, а у них таковые даже где-то числятся. Один фиг: никто нас не ждет и никому мы не нужны.

По случаю праздника всем налили по половинке пластикового стаканчика шампанского. Самого дешевого, но хоть это. Конечно, почти у всех в комнатах припасено свое горячительное, а кое-кто уже даже подзарядился, но сегодня никто палить не будет. Воспиталки сами скоро свинтят праздновать. 

На маленьком переносном телеке, черно-белом, слушаем речь президента, хором дружно считаем до двенадцати и залпом выпиваем кислое выдохшееся подобие шампанского. А после нам включают музыку – и танцуйте, дети, до упаду. Все и танцуют.

Поначалу все бегают в комнаты, чтобы выпить и закусить, а потом перестают тариться и пьют уже под елкой, закусывая салом или колбасой, а кто-то вообще занюхивает головой соседа.

У меня же, как назло, настроения нет никакого. В таком состоянии я почему-то не пьянею. В животе только противно становится, а голова остается ясной. Поняв, что праздник для меня – не праздник, я беру плеер, втыкаю в уши наушники и уединяюсь в неосвещаемом холле на нашем этаже. Эти холлы соединяют женское и мужское крыло. В них же расположены выходы на балконы, куда все частенько бегают курить.

Усевшись на подоконник, я включаю музыку на полную громкость, чтобы заглушить попсовые хиты, громыхающие с первого этажа, и закрываю глаза, а потому не замечаю приближающуюся ко мне мужскую фигуру.

- С Новым годом, рыжая, - слышу я, когда нарушитель моего уединения грубо выдергивает наушники из моих ушей, а плеер из пальцев.

- И тебе того же, - буркаю в ответ и протягиваю руку. – Верни на родину.

- А ты попроси, - насмешливо и презрительно.

Я не вижу его лица, но по голосу чувствую его ехидную пьяную ухмылку. Представить эту наглую рожу мне не составляет труда, так как этот урод достает меня с первого дня знакомства. При этом я абсолютно ничего плохого, как, впрочем, и хорошего, ему не сделала. Я вообще стараюсь встречаться с ним, как можно реже. Но таким людям не нужны поводы, им просто нравится над кем-нибудь издеваться. И почему бы не над ярко-рыжей, конопатой, толстой девочкой?

Многие девчонки специально красятся в такой цвет, чтобы выглядеть ярче. Вот почему парням нравятся крашеные рыжие, а над рыжими от природы издеваются? Так и хочется крикнуть: «Я что: самая рыжая, что ли?»

- Уфимцев, не борзей. Не твое – не трогай, - огрызаюсь я, пытаясь вырвать плеер из его рук. Но куда мне, с моим-то ростом?

В какой-то момент я оказываюсь слишком близко к нему, на столько, что он свободной рукой задирает мне платье и больно сжимает мою ягодицу, обдавая лицо парами перегара.

- Совсем охренел? – взвизгиваю я и довольно сильно толкаю нахала.

- Нет, рыжая, это ты охренела, - шипит Уфимцев и делает шаг в мою сторону.

Меня охватывает животный ужас. Я понимаю, что если сейчас он захочет что-нибудь мне сделать, я не смогу ему помешать. И даже если начну орать, вряд ли кто услышит. Я пячусь от него, пока не упираюсь спиной в стену. А когда отступать становится некуда, зажмуриваюсь. Он ударяет меня, но не кулаком, а ладонью по щеке. По ощущениям, как будто мне кипятком в лицо плеснули. Я вскрикиваю, а он хватает меня за волосы и тянет вниз, на колени. И у меня не остается сомнений по поводу его намерений. Как еще сильнее унизить девушку? Конечно, заставить ее отсосать. Но я сопротивляюсь, что есть силы, вцепляюсь ногтями в его руку, вспарывая кожу до крови.

- Сука, - рявкает Уфимцев и швыряет меня на пол.